Король Красного острова

Ревизия первого погреба, самого вместетительного, расположенного в углу крепости, заняла целый день, результатами Устюжанинов остался доволен – этими запасами можно было отбить наступление целого полка враждебно настроенных французов. Он присел на бревно, лежавшее у дверей погреба, устало вытянул ноги.

Дешанель, кряхтя, присел рядом, помял пальцами спину: в погребе можно было находиться только скрючившись, спина затекала. Устюжанинов порылся в кармане, достал гладкую костяную безделушку, повертел ее в руках.

– Что это? – спросил Дешанель.

– Самоедский божок. Считается, что он приносит человеку удачу и счастье. У нас на Камчатке таких божков вырезают из моржовых клыков, и всякий охотник, уходя на промысел, обязательно хранит божка у себя в кармане.

– Красивая страна Камчатка?

– Не то слово. Очень красивая.

– На что она похожа?

Устюжанинов посмотрел по сторонам и отрицательно покачал головой.

– Здесь нет ничего такого, на что она была бы похожа.

– Дай-ка, – Дешанель протянул руку.

Устюжанинов улыбнулся мягко, тепло и с неожиданным сожалением вложил божка в ладонь Дешанеля. Дешанель тоже улыбнулся, огладил поблескивающую костяную поделку пальцами, произнес, словно бы вырезанный ножом человечек был живым:

– Те-еплый.

Дешанель вел себя, как камчадал: на Камчатке охотники так привыкают к божкам, что разговаривают с ними, как с живыми людьми. Пока не переговорят, не получат от них разрешения, на зверя не выходят.

– У мальгашей, я заметил, все точно так же.

– Почти так же, – Устюжанинов достал из кармана изящную плашку с фигуркой сокола, которую ему когда-то подарил Сиави, показал своему собеседнику. – Это вурума-хери, главное божество бецимисарков. Символ спокойствия народа.

– Жаль, что бецимисарки не помогают нам.

– Ушли слишком далеко, но они скоро придут. Это – наши друзья, они обязательно помогут нам.

Медленно ползли, один за другим, дни. С острова Иль-де-Франс не было никаких известий, от Хиави тоже не было никаких вестей.

В небе ни с того, ни с сего стали появляться крупные медлительные коршуны – папанго, делали широкие неторопливые круги над обновленной крепостью. При виде коршунов взгляд Беневского делался мрачным.

– Чуют что-то разбойники.

– Где-то в лесу сдохла корова, вот они ее и чуют.

– Если бы корова сдохла, они бы уже сидели на ней и потихоньку расклевывали, все дело в том, что разбойники ждут, когда она сдохнет. Падаль они ощущают загодя.

Один из коршунов – старый, с редкими, словно бы выщипленными перьями на концах крыльев, одуревший от жары и бесцельных полетов, проклекотал что-то хрипло и сел на макушку одинокого дерева, росшего неподалеку.

– Вот нехристь! – проговорил Устюжанинов осуждающе, потянулся к мушкету прислоненному к высокому строительному ящику. – Сейчас я тебе, нехристь, преподнесу урок.

Коршун словно бы услышал его, завертел головой обеспокоенно, но с дерева не взлетел, будто бы знал, что из мушкета человек в него все равно не попадет – стрелять бесполезно. Но не знал коршун того, что знал и умел Устюжанинов.

Подошел Беневский, оценивающе прищурил один глаз.

– Вряд ли удастся попасть, Альоша, – тихо проговорил он, – коршун только посмеется над нами.

– Это мы еще посмотрим, Морис Августович.

Устюжанинов приладил приклад мушкета к плечу, прижал поплотнее и подвел кончик ствола под силуэт коршуна. Надо бы сделать поправку на ветер, – он шевельнул бровью, прикидывая, есть ветер или нет, шевелят ли струи воздуха листья на деревьях или нет, – ветра, кажется, нет совсем, поправку делать не стал, – задержал в себе дыхание, готовясь выстрелить.

Коршун вновь обеспокоенно зашевелился, повернул голову в одну сторону, потом в другую, хотел было взлететь, но не успел – раздался выстрел.

Попасть в коршуна было не то, чтобы трудно – невозможно было, но Устюжанинов попал в птицу – пуля тяжелым свинцовым плевком подбила коршуна снизу, он воспарил над одиноким деревом, задрав жилистые голенастые лапы, рассыпал в воздухе горсть перьев и с грубым глухим стуком шлепнулся на землю.

Не удержался Беневский, в глазах его возникло удивление – похоже, он начал открывать в Устюжанинове новые черты характера, – восторженно захлопал в ладони.

– Браво, Альоша! Не ожидал… Великолепный выстрел!

– Обычный выстрел, Морис Августович, – скромно произнес Устюжанинов, – вы же знаете, как стреляет народ на Камчатке.

– Знаю, Альоша, но такого на Камчатке я, честно говоря, не видел, – Беневский вновь похлопал в ладони.

– На Камчатке местные охотники могут показать фокус более впечатляющий.

– А именно?

– Возьмут, поставят пустой стеклянный штоф на пень, отойдут метров на пятьдесят и не поворачиваясь, стоя спиной, разбивают штоф с одной пули – прицеливаются, глядя в зеркальце.

Беневский поцокал языком.

– Был я на Камчатке и людей камчатских вроде бы знаю, но таких фокусов я, Альоша, не видел.

– Просто не подвернулся случай, Морис Августович.

Потеряв своего клювастого дружка, коршуны быстро сбились в стаю и ушли куда-то в лес: поняли, что летать здесь опасно. Несмотря на то, что чутье им подсказывало: тут скоро прольется кровь.

Это чувствовал и Беневский.