Король Красного острова

Это был тот самый неунывающий ландскнехт-француз, с которым он подружился во время плавания в Америку. Дешанель нисколько не изменился: то же удлиненное худощавое лицо, щегольские, лихо закрученные усики, живые неунывающие глаза. Устюжанинов с прежним неверием покачал головой:

– Не может этого быть, Артур!

– Я это, я! Собственной персоной! – Дешанель не удержался, улыбнулся широко и потыкал себя пальцем в грудь. – Я!

Устюжанинов обнялся с ним. Спросил, по-прежнему неверяще качая головой:

– Как же ты умудрился оказаться в отряде моего учителя? Невероятно.

– После того, как ты ушел от Гуго фон Манштейна, ушел и я. Буквально следом… Воевал на стороне американцев. Потом вернулся во Францию. Из Франции уехал в Лондон – надо было делать роспись во дворце одного влиятельного буржуа. В Лондоне встретил Мориса Беневского. Вот и все…

Стиснув плечи Дешанеля крепкими ладонями, Устюжанинов откинулся от него, вопросительно сдвинул брови:

– А что значит – делать роспись во дворце? Ты, что, художник?

– Да. Роспись дворцов фресками – это моя профессия. А ты чего подумал – что я обычный кавалерийский рубака?

– Нет, нет и еще раз нет. Иначе бы мы вряд ли с тобой подружились.

– Главное не это, – сказал Дешанель, – главное, мы с тобой сейчас в одной упряжке. А в полку Манштейна не то, чтобы вместе с кем-нибудь пойти в бой и прикрывать друг друга – вместе даже в уборную опасно было ходить, единственный человек, которому я мог доверять, был ты.

Устюжанинов благодарно улыбнулся французу и воскликнул:

– А для меня ты, Артур.

На следующий день закипела работа. Беневский умел организовывать людей, поднимать их на любое, даже самое трудное дело – на возведение крепостей, строительство мостов и городов, в атаку на редуты и пушечные жерла, это был тот самый Беневский, которого Устюжанинов хорошо знал и любил.

Беневский взялся за восстановление крепости, двух разрушенных пушечных позиций, наблюдательной башни, взялся также за строительство новой деревни на берегу залива Антонжиль… Работа закипела. Единственное, что было плохо – Беневский никак не мог связаться с зимующим в центре острова королем Хиави… А помощь Хиави ему сейчас очень бы пригодилась.

А вот племя толгашей – родное для Устюжанинова, – пришло на выручку едва ли не полностью, толгаши оказались очень толковыми строителями, дома новой деревни росли, словно грибы.

Сведения о возвращении бывшего ампансакабе на Мадагаскар, о большом строительстве, которое он затеял, дошли до нового губернатора Иль-де-Франса де Гринье очень быстро и вызвали у него ощущение, схожее с зубной болью.

Комиссар де Гринье был человеком, близким к недавно отбывшему в Париж Пуавру, разделял его жизненные принципы и имел длинные цепкие руки. Мадагаскар он считал своей вотчиной, на которой в изобилии водятся куры, несущие золотые яйца.

Главное, яйца эти собрать вовремя, чтобы они не достались другим, таким, как этот Беневский. Начальником губернаторской канцелярии был все тот же Балью – мудрый карлик с заплетающимися ногами и тусклым печальным взглядом, прочие действующие лица также оставались прежними – и поседевший, но не растерявший молодцеватости капитан Ларшер, и капитан Фоге, старый перечник. Фоге передвигался теперь, как рассохшаяся арба, с непрерывным скрипом, от которого у тех, кто его слышал, ломило челюсти, а у нервных дамочек на глаза наворачивались слезы.

Услышав о том, что на Мадагаскаре появился Беневский, Фоге не выдержал и укусил себя за рукав камзола – так задела его эта новость, – щелкнул зубами, потом щелкнул шпорами, прицепленными к ботфортам, прорычал что-то невнятное:

– Р-р-р-р!

Комиссар де Гринье вызвал к себе Ларшера и когда тот явился, похрумкал костяшками пальцев и произнес:

– Узнайте-ка через своих друзей-сафирубаев, что поделывает на Мадагаскаре господин Беневский. Нам нужен повод, чтобы превратить физиономию этого деятеля в помятую тыкву. Пусть во рту у него не останется ни одного зуба, а в горле зияет дырка. Понятно, Ларшер?

– Понятно, – покорно наклонил голову Ларшер, – все будет сделано именно так.

Повод этот дал сам Беневский, и очень скоро. К комиссару де Гринье с Мадагаскара пришло письмо, в котором «Беневский официально сообщал о своем прибытии с уверением, что готов сотрудничать с французской колонией и предоставляет ей преимущественное право поставки продуктов на остров»[6].

Де Гринье возмущенно округлил глаза и вскинул над собою обе руки:

– Он с ума сошел, этот Беневский, у него вместо мозгов – вареная каша. Это надо же – предлагает мне, губернатору доброй половины Индийского океана, преимущественное право поставки сыра и отрубей на Мадагаскар. В следующий раз он предложит мне занять место повара в его резиденции… Тьфу! Совсем обнаглел!

При этой вспышке гнева находился капитан Ларшер. Лучше бы он зашел в кабинет губернатора позже, либо вообще не заходил. Комиссар де Гринье обрушил свой гнев на него:

– Когда твои бездельники засунут этого графа в пушку и выстрелят в сторону моря?

– Мы к этому готовимся, ваше высокопревосходительство.

– Долго готовитесь, Ларшер.