Король Красного острова

Алеша Устюжанинов, присутствовавший при разговоре, понял это давно, – удивительно только, что умный и опытный Чурин не понял эту простую вещь до сих пор. Хотя Беневский об этом много говорил.

Острова, который был нанесен на карту, не оказалось – Чурин только глазами хлопал озадаченно, да покрикивал на своего помощника Бочарова, бегавшего по палубе со штурманскими приборами, помогающими определить координаты, – все было верно, и местонахождение «Святого Петра» Бочаров определил верно, и в море точно сориентировался, и звезды, возникшие на темном вечернем небе, подтвердили: остров должен быть, а острова, увы, не было…

– Тьфу! – с досадою отплюнулся Чурин. – Так и до неприятностей недалеко – сядут на какой-нибудь риф, не обозначенный на карте и – тю-тю тогда, все последующее плавание пойдет прахом. Тьфу! – вновь отплюнулся Чурин.

Приказал бросить в воду лот. Двое матросов, гулко шлепая по деревянному настилу палубы босыми ногами, побежали на нос, неся на плечах две бухты веревки. Лот на «Святом Петре» был примитивный – веревка с разметкой и тяжелый чугунный стакан, привязанный к ней.

Лот вытравили полностью в воду, но дна не достали.

– Однако, – Чурин поскреб пальцами затылок, – глубина тут, наверное, с полкилометра будет, не менее.

Похоже, так оно и было.

Это была первая ночь, когда они не останавливались на ночевку – с при спущенными парусами, осторожно, с вполне понятной боязнью, под малыми парусами поплыли дальше. Острова, нанесенного на карту, они так и не нашли.

Не обнаружили они его и на следующий день, ни утром, ни вечером.

Днем неожиданно вскипел Степанов, выдернул из ножен казачью саблю, украшенную позолоченным эфесом, с которой никогда не расставался, сабля была офицерской, ее бывший подмосковный помещик выиграл в карты, хотя всем говорил, что взял саблю в воинском сражении (но в каком сражении русский офицер мог взять саблю у русского офицера?), – раскричался на весь галиот:

– Воды! Хочу воды! Где вода?

Степанова тотчас же окружили несколько человек, таких же буйных и горластых – не выдержали подступившей духоты, – тоже стали громко орать:

– Воды! Воды!

К крикунам вышел Беневский:

– Вы же знаете – воды нет, вы же ее и выпили. Последняя бочка лопнула в трюме. Сейчас Чурин ищет остров, к которому можно пристать, набрать воды и испечь хлеба. Терпите, прошу вас, друзья.

– А если острова не будет до самой Японии?

– Будет, уверяю вас.

– Прикажи достать бочонок водки, – потребовал Степанов. – Водка – та же вода, только крепкая.

– Вы же перепьетесь, потом перестреляете друг друга…

– Это наша забота, господин Беневский.

При слове «господин» Беневский поморщился.

– Ваша забота может стать нашей, – жестко заметил он.

– Доставай водку и – никаких разговоров, – потребовал Степанов, – иначе сами достанем.

– Черт с вами, доставайте, – Беневский махнул рукой: возникновения еще одного бунта на корабле не хотелось – это во-первых, а во-вторых, горластого Степанова ему не перекричать.

С победным ревом Степанов воткнул саблю в ножны и ринулся в трюм, за ним еще человек десять, образовали у люка толкотню, но в конце концов, все благополучно провалились в душную глубину трюма.

Через несколько минут пятнадцативедерный бочонок водки уже находился на палубе. У него немедленно выстроилась очередь людей с кружками в руках.

За опустошением водочного бочонка с грустью наблюдал Магнус Медер – ведь он отвечал за продуктовый запас и здоровье экспедиции, если это плавание можно было назвать экспедицией.

В результате почти весь галиот оказался пьяным, – за исключением самого лекаря, Беневского, Чурина, Алеши Устюжанинова и шести женщин. Впрочем, это имело и свои положительные стороны: никто из тех, кто пил водку, уже не требовал воды. Может, действительно был прав Степанов: водка – это та же вода, только крепкая.

Пьяные долго колготились на палубе «Святого Петра», Магнус Медер наблюдал за ними – как бы кто-нибудь не вывалился за борт, но слава Богу, все обошлось, один за другим пьяные начали отключаться – одни разлеглись спать на палубе, другие попадали в трюм, третьи нашли себе место еще где-то. Корабль затих, поскрипывал снастями, да привычно давил воду тяжелым перегруженным корпусом. В бочонок, в котором плескались остатки водки, забили пробку и Беневский откатил его в свою каюту.

Командир галиота Чурин клевал носом за штурвалом, но с места своего не уходил…

Алеша Устюжанинов решил ночевать все-таки под лодкой – пространство под просмоленными досками шлюпки полюбилось ему больше, чем каюта: и вскакивать рано не надо, и покидать помещение по первому требованию взрослых, которым понадобилось провести секретное совещание, пошушукаться, тоже не надо, и духоты спертой на палубе нет, и дышится легче, и… в общем, если бы под шлюпкой можно было устроить свой дом, Устюжанинов сделал бы это. Шлюпка – лучшая крыша на всем галиоте.

Он свистнул тихонько, подзывая к себе собак, те не замедлили явиться, пролезли вслед за Устюжаниновым под шлюпку. Чувствовали они себя так же плохо, как и люди – было жарко, не хватало воды…