Король отверженных

– Ах, ах, рано или поздно мы бы поссорились. Слишком уж похожи. Упертые. Упрямые. Мы никогда не смогли бы стать подругами. Может быть, сестрами. – Она выдавила из себя сонную улыбку. – Мне бы очень хотелось иметь сестру.

Эдит почувствовала нарастающую тяжесть Хейст и, увидев в глазах Джорджины гаснущий огонек, быстро ответила:

– Мне тоже.

Глава шестнадцатая

Вселенная дышит неровными вздохами. Тело умирает. Гриб растет. Суглинок расползается. Корни углубляются. Лес горит. Облако проливается дождем. Потоп захлебывается. Аллювий питает поля. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Нет ни застоя, ни неподвижности. Источник всех несчастий таков: мы настаиваем на том, чтобы завтрашний день был похож на сегодняшний. Но будь оно так, случись оно так хоть однажды, настал бы конец всему.

Джумет. Чашу ветра я изопью

Из безопасного коридора Эйгенграу наблюдал через перископ, как Красная Рука лоботомировал и убивал его людей, одного за другим. Маленький дьявол смеялся, расправляясь с ними с акробатической грацией, которая противоречила неуклюжему облику. Он перепрыгнул через первого рядового, который атаковал его, и приземлился на плечи следующего, запаниковавшего от неожиданности. Палач присел на корточки у его головы, как гончар у колеса, и ткнул в глаз шилом. Человек страшно взвизгнул, а Красная Рука принялся вертеть в глазнице своим оружием. Затем он спрыгнул со спины солдата, и тот без чувств рухнул на пол.

Хотя мостик был заполнен людьми с обнаженными мечами, лишь немногие оказались достаточно быстры, чтобы вступить в противоборство и уж тем более по-настоящему ранить Красную Руку. Безумный убийца уклонился от рапиры, прижался животом к животу противника и ударил новобранца в ухо стилетом. Этот короткий, едва заметный удар сразу же прикончил рядового.

Красивый унтер-офицер, который отличился перед дамами Пелфии как искусный фехтовальщик и агрессивный дуэлянт, с такой силой ударил Красную Руку в спину, что половина клинка вышла из груди сумасшедшего, где и застряла. Вместо того чтобы утихомирить Красную Руку, рана лишь подстегнула его. Красивый мечник потерял хватку на рукояти, когда палач повернулся к нему лицом, а затем лишился жизни, когда убийца обнял его, пронзив сердце острием его же оружия.

Увидев человека с лягушачьим брюхом, прыгающего с мечом в груди, остатки отряда генерала окончательно потеряли самообладание. Их слабеющему мужеству нисколько не помогали вопли Красной Руки:

– Не бойтесь темноты, друзья, ибо она полна звезд!

Вместо того чтобы согласованным образом давить на демона, люди Эйгенграу мешали друг другу, пытаясь уйти от него. Красная Рука воспользовался их замешательством с жестоким проворством: он пронзил горло одному и висок – еще двум. Забыв о приказе генерала, люди выхватили пистолеты. Но попытки выстрелить в подпрыгивающую, хохочущую мишень заканчивались либо беспорядочной пальбой и беспомощным звоном рикошета, либо непреднамеренной казнью собратьев по оружию.

Эйгенграу повидал достаточно сражений, чтобы распознать разгром. Единственным, что его медлительность могла привнести в эту битву, был еще один труп.

Он решил перегруппироваться. Он соберет остальных своих людей, вытащит Красную Руку в коридор и напичкает его всеми шариками и свинцовыми пулями, которые у них есть.

А если это не сработает, он призовет наследного принца, чтобы тот выстрелил из пушек «Арарата» по оболочке корабля. И пусть гравитация возьмет и судно, и дьявола в свои нечестивые объятия.

Байрон сидел на корточках в машинном отделении, заткнув уши пальцами. Орудийная палуба звенела от выстрелов, топота Фердинанда и ужасных криков. Более удачливых солдат убило рикошетами и беспорядочными выстрелами паникующих товарищей. Те, кому не повезло, попали под колоссальные ступни Фердинанда, когда он метался туда-сюда по палубе, или же их подбирали и сжимали в бескостное желе его мощные паровые руки.

Байрон не мог смотреть на это долго.

Оленю было стыдно – за тот абсолютный недостаток мужества, который пробудила в нем чрезвычайная ситуация. В прошлом он не раз задавался вопросом, окажется ли героем или трусом, если ему представится возможность себя проявить. Естественно, он льстил своему самолюбию, воображая, что если его когда-нибудь призовут к действию, то его охватит такой дух доблести и самообладания, что враги задрожат перед ним. По крайней мере, он думал, что не убежит и не спрячется в чулане при первых признаках опасности. Однако инстинкт бегства оказался непобедимым.