Король плоти и костей

– А она… она отвечала ему взаимностью?

Орли наклонила к плечу голову, приподняла бровь:

– С той искренностью, которой учат благовоспитанных леди.

Значит… значит, она его не любила.

А почему?

Енош ведь бывает и любящим, и внимательным. Судя по всему, Ньяла получала от него тепла и доброты больше, чем когда-либо получу я. Пускай бог должен выполнять свои обязанности, но разве можно не влюбиться в такого раздражающе красивого мужчину? А знал ли Енош, что она не любит его?

– Мне трудно представить, каким он был до ее смерти, – сказала я. – Я знаю его лишь как разгневанного, озлобленного и обиженного бога.

– Ах, девка, земель за Солтренскими вратами больше нет, и все из-за дел сердечных. – Ее руки застыли на мехах, бледно-зеленые глаза впились в мои. – Хуже бога во гневе только бог в любви.

Глава 17 Енош

Чего я только не делал на протяжении своего существования. Бродил по долинам, сейчас залитым водой, и взбирался на горы, ныне рассыпавшиеся. Беседовал с королями, окруженными богатством, и с нищими, гниющими в лохмотьях. Я видел небо в огне и моря, превратившиеся в бескрайние ледяные поля.

Года. Века. Тысячелетия.

Но никогда еще у меня не было жены.

Эта смертная такая самоотверженная, такая бескорыстная. Она торговалась с богом, чтобы дети, которых она никогда не рожала, обрели после смерти покой. Чуть больше месяца с Адой – и она опровергла все, что двести лет было для меня непреложной истиной.

Но это не излечило моей одержимости.

Я развалился на троне, закинув ногу на подлокотник, в восхищении наблюдая за своей женой. За тем, как осторожно она водит кисточкой, выписывая молодой бутон. Отсутствие цепи позволило ей превратить тронный зал в сад из шипов и роз. А как она выхватывает следующую кисть из испещренных пятнами гнили рук Орли – не задумываясь, без малейшего отвращения!

Что-то странное затрепетало в моей давным-давно онемевшей груди. Ах, моя маленькая назвала меня бессердечным, а мир, который я создал, – жестоким; и все же он произвел женщину, которая чувствовала себя совершенно непринужденно в окружении останков; она молила меня о смерти – вместо того чтобы падать в обморок при виде ее.

Идеальная спутница.

Моя женщина. Моя жена.

Моя королева?

– Ты можешь оставить нас, Орли. – Я встал и спустился с помоста – только чтобы сесть рядом с Адой. – У моей маленькой кончаются краски?

Ее голубые глаза оставались прикованными к очередной рукотворной лозе, но я заметил, что Ада все-таки мимолетно покосилась на меня:

– Не стоит утруждаться и посылать старую женщину за новыми. Холст у меня закончится еще раньше.

Ах, моя языкастая женушка и ее язвительные замечания. Как же она любит при любой возможности намекать на отсутствие у меня костей. Каким бы простым ни было ее воспитание, когда дело доходит до того, чтобы убедить меня открыть врата, ума ей не занимать.

Я подцепил пальцем ее подбородок, притянув ее к себе близко-близко, чтобы почувствовать жар ее губ, готовых слиться с моими.

– Всегда есть еще и мосты.

– И что же, нашему ребенку будет не на чем рисовать, когда он подрастет? Что он будет делать целыми днями?

– Возможно, я сжалюсь над каким-нибудь трупом снаружи и превращу его в куклу.

– Костяная колыбель, рубашонки из кожи… о небеса, рука для игры в обруч и чей-нибудь череп вместо погремушки. Тут потребуется по меньшей мере три трупа. – Она так и сверлила меня взглядом, и от этого странный трепет в моей груди только усиливался. – Сжалиться над одним будет недостаточно.

Я невольно рассмеялся, невзирая на горькую правду ее слов.

– Сдается мне, моя жена никогда не перестанет меня пилить.

– Таков удел всех мужей до самой их смерти. – Она пожала плечами, сдерживая самодовольную ухмылку. – Или, в твоем случае, – навеки.

М-м-м-м, ее смертный разум все же довольно примитивен. Не понимает она, что я предпочту вечность терзаний и ее придирок одному-единственному мгновению без нее рядом со мной.

Я погладил ее шею, погрузил пальцы в тепло тяжелых прядей.

– Может, начнем переговоры заново? Твое молчание – в обмен на три трупа?

– У тебя было не очень-то много женщин, если ты думаешь, что женское молчание стоит так дешево.

– Да, не очень-то много. – Я тронул губами уголок ее рта. – Ты – всего лишь вторая живая женщина, к которой я прикасаюсь, однако равных тебе нет.

Ее сердце споткнулось, и она вскинула на меня взгляд:

– Порой ты говоришь весьма приятные вещи – ну, когда не угрожаешь швырнуть меня в груду трупов.

– Всегда пожалуйста.

Она тихо фыркнула:

– Не уверена, что у меня осталось хоть что-то, чтобы предложить тебе.

– Начни с поцелуя.

Ада в предвкушении облизнула губы и приблизила ко мне лицо. Сердце мое забилось быстрее, догоняя ее, и овладевшую ею слабость я тоже разделил в полной мере. Наши дыхания смешались. Губы соединились. Разделились. Я целовал ее, властно и жадно, наслаждаясь тем, что она не противится, не борется, не притворяется. И все же…

Все же…