Король русалочьего моря

Он вспомнил, как безутешно рыдала Катлина на руках у Виты, повторяя это слово – «Приказ», и неопределённо мотнул головой.

– Я не знаю, – сказал он честно.

– Я понимаю, – горестно отозвалась иберийка. – И господин д’Эстаон тоже же сказал… что только святые…

– Или по большой любви, – почти машинально повторил он. – Катлина тебя любит. И… наверное, она знает, что ты не нарочно.

– Ну, я нарочно, конечно, – сказала она, шмыгнув носом. – Но спасибо. Я постараюсь. – И, с тенью былого кокетства: – Хуан был всё-таки неправ, когда сказал, что фламандцы тупые. Я ему, правда, тогда ещё отповедь прочитала.

В этом он не усомнился: Алехандра с кузеном не очень церемонилась. Но, учитывая, что последнее время уж в чём-чём, а в тупости Хуану было обвинять их не с руки: что он, что Катлина делали успехи в учёбе куда как получше, чем он – такая обзывалка его озадачила.

– Почему вдруг тупые?

– Он мне наговорил всякой чуши, – небрежно махнула рукой она. – Я ему сказала, что это чушь. А он такой: не влюбилась ли ты часом в этого… ну, в общем, в тебя, – она метнула на него взгляд из-под ресниц, но он решил это проигнорировать. – Меня это так взбесило, что я и говорю: и что с того, даже если бы да? Не то чтобы я хочу сказать, что…

– Понятно, – поторопил он её.

– Он и пошёл орать, что фламандцы такие, сякие, и вообще тупые – почему, спрашиваю, а он – ну, в запале, ты понимаешь – и говорит, мол, даже с пророчеством своим не разберутся, а там всё просто, он знает и Альба знают, у них и слышал – подслушал, я думаю, вечно он нос всюду сует – и что надо же быть такими тупыми, чтобы в шаге пройти от своей свободы и не понять, как, но ничего, и что ты точно никогда не догадаёшься.

Во рту у Ксандера пересохло.

– А ты?

– А что я? Я попробовала спросить, по-разному, но он всё увиливал. Что ещё… а, сказал, что это в школе ты успеваешь, а вырастем – всё такой же будешь пень, а он только посмеиваться будет, на тебя глядя. Ты прости, – она вдруг спохватилась, – это же Хуан, я…

– Понимаю, – сказал он как мог вежливо, стараясь сдержать нетерпение.

– В общем, он увиливал, а потом… – она шагнула к нему и прижала ладонь к его щеке, с такой решимостью на лице, будто это было самое смелое, что она в жизни делала. – Ты не волнуйся, главное…

– Вот ты где, принц.

Белла говорила вроде бы спокойно, но яростью от неё несло, как жаром от костра. Ксандер на минуту представил себе, как их мизансцена выглядела с её стороны, и немного поспешно шагнул назад.

– Сеньора.

– Беллита, это не то, что ты думаешь, – затараторила Алехандра, пожалуй, слишком поспешно для убедительности. – Нам надо было поговорить…

– Поговорить? – Белла вздёрнула брови так высоко, что они оказались почти посередине её лба. – Правда, принц?

– Да, сеньора.

Брови её вернулись на прежнее место, зато сошлись, и Ксандеру каждая новая метаморфоза нравилась всё меньше.

– Что ж, предлог прекрасный, – сообщила Белла тоном, который можно было бы счесть радушным, если бы не было так заметно, что она говорит сквозь зубы. – Но ты слишком уж робок, принц, я прямо разочарована.

– Белла!

– Понимаю, – кивнула та, – ему нужен, гм, толчок. Ты же хочешь, чтобы он тебя поцеловал, Алеха?

– Сеньора, я…

Он впервые в этот час посмотрел ей в глаза – и не то что отшатнулся: его прямо-таки качнуло назад, такое бешенство в них стояло. В первый раз он его увидел в день их знакомства, и шрамы не изгладились до сих пор, а второй…

– Сеньора, как всё-таки… погиб мой брат?

Он выбрал, как ему показалось, самый удачный момент. Они сидели у костра, разведенного на морском песке доном Алехандро; вечер был тёплый, вода – тоже, хотя иберийка и грела сейчас ноги у лениво лизавшего найденный хворост пламени. Исабель была в редкостно хорошем настроении, только что смеялась до слёз над песней про письмо доньи Химены королю, и до сих пор ещё улыбалась, хотя её дяди с ними уже не было: посыльный из деревни позвал его к больному, и он умчался, позволив им дождаться, пока костер догорит, и возвращаться домой, когда заблагорассудится.

Рассчитал он всё-таки верно: она не разозлилась, не огрызнулась, даже головы не подняла – так и сидела, обняв согнутые ноги и положив подбородок на колени.

– Я же рассказывала.

– Немного и давно, – рискнул он. – Сеньора.