Король русалочьего моря

Исабель вдруг поняла, что не может из себя выдавить ни единого полагающегося случаю слова на фламандском – даже паршивого Hallo, и это после школы, где в строгую латынь уже к Рождеству все непринуждённейше примешивали невообразимый lingua franca из всех доступных языков, было как-то даже неприятно. С другой стороны, тут же решила она, говорить на их языке и не стоит. Во-первых, она ещё помнила, как морщился Ксандер от произношения Алехандры, а во-вторых, только того не хватало, чтобы они решили, что она им и в самом деле владеет – и обнаружить обратное будет ещё непристойнее.

– Здравствуйте, – сказала она на родном иберийском, и только тут обнаружила, что сжимает как раз больную руку Ксандера, причём так, что у неё побелели костяшки, и быстро её выпустила. – Простите, если испугали вас.

Тут же она осознала, что слуги – а это, несомненно, были слуги, вряд ли хозяева тут с тестом балуются, хотя кто их, фламандцев, знает – могли и вовсе её не понять, и покосилась на Ксандера, чтобы оценить обстановку, но тут женщина, которую она таки сочла кухаркой, ринулась навстречу Ксандеру, ловко обогнув большой дубовый стол, и приникла к нему с такой силой, что её старомодный чепец съехал набок.

– Mijn lieve jongen!

Ксандер на мгновение замер в её объятиях, явно совершенно не беспокоясь о том, что её натруженные руки порядком обсыпали его мукой, а потом поцеловал её в щеку и ласково отстранил, заглядывая ей в глаза и тоже что-то лопоча на их языке. Второй слуга тем временем смотрел на Исабель, как на призрак из преисподней, и, решив, что сентиментальная сцена затянулась, она кашлянула.

Ксандер окончательно высвободился из объятий женщины и выпрямился, прежде чем произнести новую фразу, из которой Исабель без труда вычленила только собственное имя и «сеньора».

– Это моя кормилица, Лотта, – в свою очередь пояснил он Исабели. – И наш садовник, Лукас.

Помянутый Лукас тут опомнился достаточно, чтобы выразить свое мнение о происходящем – и хотя это было тоже на фламандском, эти слова Исабель опознала тоже.

– Скажи ему, пусть следит за языком, – сказала она так холодно, как могла, учитывая, что ладони её – и, что было несколько неожиданно, уши – стали теплеть. – Здесь должны помнить, что Альба злить не стоит.

Ксандер вздохнул и открыл было рот, чтобы, наверное, именно это и объяснить, но тут вмешалась Лотта:

– Лукас! Ну-кось, не груби! Не порти мальчику нашему жизнь! – Это у неё вышло, к изумлению Исабели, на иберийском – акцентированном, но всё-таки довольно сносном. – А вы, сеньора, простите его, дурака деревенского! Садитесь-ка вот. – Старушка обмахнула стул вышитым полотенцем и подвинула его Исабели. – Чего стоять-то как корова посередь луга.

Исабель сморгнула, но глядя на доброе лицо кормилицы, решила, что «корова» здесь, похоже, было не ругательным словом, а как бы это… литературным оборотом, и обижаться тут не на что.

– Благодарю вас. – Она кивнула и села, а сев – перевела взгляд на Ксандера: – Я была бы рада поговорить с доном ван Страатеном, если он дома и может меня принять.

Какая-то часть её на этих словах сжалась, потому что сейчас она давала повод себя унизить – ещё не хватало, чтобы иберийка и Альба явилась как просительница! Но она также понимала и то, что заявилась в чужой дом без предупреждения, а так не поступал даже дед, при значительно больших правах и власти. Гостья же она, без сомнения, неприятная, помимо того, что незваная, и гневаться тут решительно не на что, а вот быть вежливой и спокойной надо.

– Я сначала поговорю с мамой, – сказал Ксандер, и отчего-то Исабели показалось, что эта перспектива не сильно его обрадовала. – Вы побудете тут некоторое время, сеньора?

– Побуду. Иди.

Ксандер обернулся к Лотте и Лукасу, сказал что-то насчет неё – не иначе, поручая её их гостеприимству, погладил няню по плечу и вышел. Лукас сел, взял со стола ножик и молча принялся чистить репу. Старая Лотта промокнула глаза передником.

– Ксандер у нас умница, – начала она, глянув на Исабель, и вдруг подслеповато уставилась на свой передник, к которому она прижимала Ксандера. – Ой-кось? Чёй-то, кровь, что ли? Да откуда, Господи? 968

Про кровь-то Исабель и забыла, если честно, тем более что Ксандер никак не выдал своего беспокойства, поэтому невольно глянула на ладонь, которой только что сжимала его руку – и увидела там то же самое.

– При… Ксандер поранился за обедом, – сказала она, порадовавшись, что даже не понадобилось лгать.

Лотта вдруг как-то постарела, сгорбилась и внезапно всхлипнула, заплакала, промокая глаза фартуком.

– Поранился… Поранился, ты сказала, сеньора? – и ещё раз всхлипнула. – А ожоги, что он домой на себе приносил, тоже он поранился, скажи-ка, милая?

Лукас молчал и с остервенением строгал репу. Ему явно тоже было что сказать.

– Но ты-то не выглядишь чудищем, милая. Скажи хоть, кто у вас там такое чудовище, девочка? – старушка подняла на Исабель заплаканные выцветшие глаза.