Король русалочьего моря

К удивлению Одили, домашняя ведьма кухни и трав дома ван Страатенов тревожно мяла свои полные руки – но нидерландке бояться грозы, с чего бы?

– И там наши дети, – мягко и печально заметил Алехандро.

Кустистые светлые брови Йонатана сошлись словно в мучительном усилии – но он покачал головой.

– У нас не осталось выбора, Лотта.

– Но… хотя бы сеньоров, – её взгляд метался от одного мужчины к другому, – сеньоров надо оставить дома! Минхеер Йон, ведь нельзя же, не по-человечески это! А если он их уведёт? Столетиями же береглись!

– Ты же знаешь, он не может ступить на землю…

– А если приманит? Русалки на что? Он же хозяин морей!

– Волнуетесь за нас? – поднял бровь Франсиско. – Не стоит трудов.

По лицу что Йонатана, что Лотты было заметно, что в том, что касается дона Франсиско, ни один бы себя не утрудил и стаканом воды в ливень, даже такой, какой вот-вот за окном разразится. Герт посмотрел на иберийца с грустью, как на больного, и перевел взгляд на Алехандро – уже, правда, потеплевшим, или, как это выразилась Лотта, человеческим. Франсиско фламандцы явно в людях не числили, или особенно в людях; впрочем, чувство было явно взаимным.

– Сегодня ночь… – начал Герт, но его прервал новый раскат грома, а на крышу обрушился настоящий поток воды. Одиль подумала о том, что в этот ураган придется выбираться, и основательно погрустнела.

– Проклятый мальчишка, – пробормотал Франсиско.

– … ночь «Голландца», – закончил Герт.

– Да, и я знаю этого голландца в лицо и по имени, – отрезал Франсиско.

Он храбрился – всем своим холодным бесстрастным лицом, спокойно-издевательским голосом, решительным сощуренным взглядом, скрещёнными, словно в нетерпении, на груди руками. Одили это было видно, и может быть, не ей одной, но ей – точно. Слава Адриано, она знала страх в самых разных обличиях, и такой тоже, и даже – когда мешаются больше одного. Франсиско Альварес де Толедо не был дураком, но боялся он сейчас двух вещей, и эта ночная буря была меньшей из его страхов. А вот что было большим, она угадать не могла, только чувствовала эту раздвоенность.

Одиль тоже знает того, чья эта ночь, по имени. Помнит, как рассказывал Ксандер про ночь раз в семь лет, про корабль, что не подходит к берегу, и не может никого увести, помнит это небрежное пожатие плеч, это уверенное хмыкание. И очень пытается, но не может совместить это со сжатыми до боли пальцами Лотты и озабоченной хмуростью Йонатана ван Страатена. Тоже, заметим, наследника крови, и, если Одиль не ошибается – наверняка и пробовавшего доплыть как-то до проклятого корабля – или видевшего, как пытался доплыть другой.

Стоп. Но ведь Ксандер тогда сказал, что «Голландец» не уводит никого из своих, а вот про Альба поручиться отказался. Совместив это со словами Лотты, Одиль слегка себе мысленно кивнула: сошлось.

– Спасибо за беспокойство, Лотта, – мягко заговорил Алехандро. – Но выбора нет. Тем более что там, – он глянул в сторону окна, – есть и другие враги, и может быть, с «Голландцем» нам повезёт больше, чем с ними.

– Ты думаешь?.. – начал нахмурившийся Йонатан, но Алехандро коснулся пальцем губ, покосившись на неё, Одиль, и фламандец умолк, отвернувшись к брату.

Много, много страха в этой комнате, столько же, сколько гудения в её голове, и ничему из этого она не знает причин. Отвратительное ощущение. А больше, чем люди говорят, не узнаешь. Это в сказках искусство менталистов так могуче, что они могут прочесть любую мысль, подчинить себе зараз целую армию, заставить склониться самую гордую голову. В сказках. В жизни – даже в хрониках – армии подчиняются уставу, мысли приходят сами, а головы клонятся перед теми только, перед кем надо. Какие бы слухи ни ходили про её отца, сам он полагался больше на простую наблюдательность и логику.

Сейчас этого было катастрофически мало. Малости хватало только на то, чтобы увидеть, что – как Альба и подозревают, во всяком случае, Франсиско – ван Страатены и в самом деле предполагают, кто виноват в исчезновении Фелипе. И сейчас минхеер Йонатан тихонько говорит с братом о том, что хуже – если они успеют найти этих самых виновных и подозреваемых, или если не успеют, а ещё о том, что подозреваемых может быть больше, чем хотелось бы. И примерно о том же, кстати, говорят и другие братья – те, что Альба.

Многое можно увидеть, если знать, куда смотреть. Её – учили. Осталось узнать, достаточно ли хорошо.

Никто из них не смотрел на Одиль, и это было прекрасно. Потому что это значило, что можно тихонько выскользнуть за дверь, пусть даже под дождь и гром с молниями, и помчаться – бегом, бегом – к большому дому, к его сараю с велосипедами. Желательно как-нибудь так, чтобы плещущееся содержимое головы не слишком болталось и можно было немножко подумать.

Альба хотят найти Беллу и Фелипе. Наверняка не только это, но этим они удовольствуются, кто бы ни был виноват, подумала она, уже дергая на себя калитку двора.