Король русалочьего моря

– Началось всё так, как ты говоришь, донья. Я собирался в Атлантику, плыть к мысу Доброй надежды, и не пустым же мне идти, верно? До Байонны со мной подрядились идти пара торговцев, заплатили они полновесной монетой, и я тогда был в добром настроении. И тут она – точнее, они оба: парень и девка, и от обоих иберийским духом несет за милю. Но по-своему они были учтивы, и не так уж много просили – отвезти их в Кадис. А мне что? Гибралтар я бы ради них проходить не стал, а Кадис – это было можно. Пираты там были, это да, но не мне, хе-хе, их бояться, как и зимних штормов.

Он посмотрел на трубку, подумал и спрятал её в карман.

– Плывем мы так день, два, уже у Байонны оставили меня мои торговцы, потеплело, и стала наша девица выходить на палубу почаще. Что парень – ей жених, а то и муж, было и так ясно: отродясь бы донья не поехала со случайным попутчиком, а что не брат, тоже понятно – очень уж они миловались. И вот выхожу я как-то ввечеру прогуляться, а парень ей звёзды, видите ли, показывает. Я тоже забавы ради прислушался, хотя чего он мне нового бы открыл? Но девица охает, ахает, смеётся, а потом оп – и тянется сама, указывает на звезду какую-то. А на пальце её кольцо горит, куда как ярче той звезды!

Перед Ксандером как живой встал портрет в галерее Альба: девушка, строгая и грозная, похожая на Беллу как сестра, и между её полусомкнутых пальцев – свет, лучистый и яростный. Он глянул на Беллу – та стояла немо, пожирая капитана глазами и наверняка вспоминая то же самое.

– Я никогда не колебался, когда удача мне улыбалась. Послал ночью ребят схватить обоих и доставить мне на рассвете, а как доставили – так ей и сказал, мол, хотите, чтоб ваш возлюбленный жил – выполняйте мои условия. Думал, она плакать и умолять будет, но не на такую напал – головы она не потеряла и по условиям моим всё поняла.

Налетевший ветер поиграл выбившейся из косы Беллы прядью, бросил её на штурвал. Капитан небрежно отцепил её от щели, куда прядь попробовала забиться.

– А как она первое слово сказала, я уже всё понял и тут же её молодчику нож к горлу приставил. Хочешь Приказывать? – говорю. – Давай. Только ты слова не договоришь, как его не станет. Будешь и дальше упрямиться – и тебя зарежу, охнуть не успеешь.

– А она? – почти прошептала Белла.

– А она не поверила, – поднял бровь капитан. – И зря. А суженый её поверил и решил героем стать. Тоже, к слову, зря.

Он помолчал, глядя себе под ноги – туда, где, должно быть, века назад лежал в луже крови молодой ибериец.

– Она и тут рыдать не стала. Смотрит на него, не отрываясь, глаза сухие, лицо белое. Вдруг дёрнулась – парни её выпустили, думали, к мертвецу кинется, а она – прыжком одним на перила, и смотрит уже на меня. Проклят, говорит, проклят ты и проклят.

Ксандеру вспомнилась Летисия – единственный малефик, какого он знал, если, конечно, то, что про неё говорили, было правдой.

– Но у вас же нож, да и…

– Рехнулся? – почти весело сказал капитан. – Я не то что резать не стал – я молился, чтобы какая волна не случилась, чтоб не вовремя её не смыло. Учти, внук: если человек успел начать проклинать, дай ему закончить. У всякого проклятия есть условие, и говорят его в конце. Ты хочешь жить проклятым, не зная, как освободиться?

Ксандер, который убил столько месяцев на то, чтобы нащупать хоть какую ниточку в запутанной Клятве, был вынужден отрицательно мотнуть головой.

– И она договорила? – подала голос Белла.

– А как же. «Вечно будет скитаться по морям твой корабль, и вечно будет стоять у руля капитан ван Страатен, хозяин морей – но море будет твоим тюремщиком. И будешь проклят ты, убийца и предатель доверившегося, пока другой добровольно и по праву не снимет с тебя твою ношу. Не ступить тебе и никому из твоих сообщников на землю, но раз в семь лет может подойти корабль к берегу, чтобы надежда, не сбываясь, никогда не умирала».

Капитан опять умолк и погладил штурвал.

– А потом? – нарушил молчание Ксандер.

– А потом, внучок, она прыгнула в море, и тут-то дело стало совсем плохо, потому что проклятье, скреплённое смертью – это уж вернее не бывает. Вот и вся история, донья.

Молчание воцарилось вновь – только скрипел старинный корабль, и мерцал безжизненным светом опустившийся на него туман, и бесстрастно и неподвижно стояли моряки. Она била по ушам, эта мертвенная тишина, и Ксандер до боли вновь сжал свой компас, ища тепла среди этой безнадёжной тоски.

– Я знаю, что нужно делать, – сказал он спустя долгие мгновения, и эти слова показались ему самому чужими, будто кто-то другой овладел его разумом и телом, а он, Ксандер, слушает со стороны. – Я знаю.

Он посмотрел на Беллу, единственную, кроме него, живую на этом борту. Посмотрел сквозь туман – туда, где ещё тревожно горел маяк, где ещё сияли окна его дома, где мирно спал городок, не подозревая о перипетиях этой ночи. Где-то там его ждали друзья. Где-то там на него надеялись земляки. Где-то там за него молились родные.

– Я останусь вместо вас, – сказал он в эту тишину.

– Нет!

Он вновь перевел глаза на Беллу. Она вся дрожала, но от страха или от гнева, он понять не мог.