Когда Нинон де Ланкло сблизилась с Франсуазой Скаррон, куртизанка, оценив ее внешние качества и несомненный ум, пришла к выводу, что та слишком «робка и неуклюжа для любви». По словам Нинон, «она была добродетельна по слабости духа. Я хотела излечить ее от этого, но она была слишком богобоязненна».
Прекрасная и добродетельная вдова
Мадам Скаррон устояла перед всеми соблазнами, заработав себе репутацию добродетельной, умной и приятной женщины. Окружавшие ее люди давно забыли о том, что согласие на брак с поэтом-калекой девушку вынудила дать нищета. Теперь все были уверены, что это был выбор, продиктованный незаурядным умом женщины. Когда Мария Манчини летом 1659 года отправлялась в изгнание в Бруаж, она попросила Мадам Скаррон сопровождать ее, но та благоразумно отказалась. К счастью или несчастью, ей не было суждено слишком долго оставаться украшением салона своего супруга. Скаррон пускался во все тяжкие, чтобы поправить свое плачевное финансовое положение. Он пытался издавать газету, заработать на издании своей порнографической книги «Школа девиц» (существует сильное подозрение, что его неупомянутым соавтором была Нинон Ланкло), увлекся алхимией, уповая на обретение философского камня и получение чудодейственных лекарств. Его здоровье становилось все хуже и хуже, и в 1660 году он скончался, оставив жене имущество стоимостью 10 000 ливров и долгов на 22 000 ливров. Надо сказать, что свою лепту в его разорение внес брат Франсуазы, Шарль, который перебрался в Париж в 1655 году и был принят в пехотный полк Мазарини. Он пошел весь в отца: обаятельный, неглупый, но безалаберный человек, которому, однако, сестра ни в чем не могла отказать. Шарль попросил у Скаррона взаймы 4000 ливров на обзаведение, и тот согласился предоставить эту сумму, дабы доставить удовольствие жене. Мебель продали с аукциона, а 25-летняя вдова облачилась в траурные одежды и со своей верной служанкой Нанон поселилась в монастыре. Это совершенно не означало, что она удалилась от мирской жизни, – так было принято поступать одиноким женщинам, оставшимся без защиты. Вдова Скаррон была именно такой – беззащитной и совершенно нищей.
Многочисленные свидетельства современников говорят о том, что Франсуаза в ту пору пребывала в полном расцвете своей красоты и, как метко выразился один дворянин, детально описав все достоинства ее внешности, ума и характера, «была чрезвычайно аппетитной». Для нее явно не составило бы труда найти себе богатого покровителя, но воспрянувших духом поклонников ожидало разочарование: Франсуаза сохранила свою неприступность, сознавая, что ее единственным достоянием является безупречная репутация. Нет, молодая вдова не погрузилась в молитвы, не впала в отчаяние и продолжала посещать своих светских знакомых, маркизов де Монтешеврёй, герцога де Ришелье с супругой, маршала д’Альбре, в доме которого кипела молодежь, привлекаемая двумя его юными племянницами, уже известной нам Бонн де Пон и Жюдит де Мартель. Она могла бы поселиться у кого-либо из друзей, полных сострадания к несчастной женщине и часто умышленно приглашавших ее на обед или ужин, чтобы она не тратилась на еду, но Франсуаза не желала зависеть от кого-либо.
Сострадательные дамы бросились хлопотать перед Анной Австрийской, и та, тронутая незавидной участью вдовы, назначила ей пенсию в 2000 ливров, которая при хозяйственных способностях Мадам Скаррон позволяла ей вести вполне достойный образ жизни. Она смогла позволить себе уйти из монастыря и снять небольшую, но приличную квартирку. При этом Франсуаза никогда не чуралась работы и иногда поднималась в четыре часа утра, чтобы заняться вышиванием. Она охотно выполняла мелкие поручения своих светских знакомых, но историки считают, что некоторые преувеличивают использование вдовы Скаррон чуть ли не в качестве служанки. Например, в доме маркизы Монтешеврей, которая регулярно либо недомогала, либо отправлялась от родов, она вела хозяйство, всю домашнюю бухгалтерию и занималась детьми, обучая их то чтению, то катехизису, то вообще, по ее собственному выражению, «всему тому, что знала сама».
Убежавшая от любви