Король, у которого не было сердца

Кровать не слишком широкая— левая рука свисала вниз. В углу что-то, похожее по очертаниям на стол. Сквозь единственное окно проникал прохладный вечерний воздух и шевелил шторы.

Грэйс уже была здесь. В прошлый раз её привёл сюда зелёный огонёк и сложный узел в волосах.

– Потолок пока на месте?

В камине потрескивали дрова. Отблески пламени плясали на стенах и сверкали на кончике иглы. Вверх, вниз – сквозь её кожу – снова вверх. Не так уж и больно.

Квину прежде доводилось зашивать раны, но никогда ещё его подопечные не наблюдали так внимательно за каждым движением. Нет чтобы зажмуриться и отвернуться – Грэйс выслеживала иглу, как волк на охоте. Квина это смущало. Цвет её глаз смущал – голубой, как полевые васильки. Её рука, которая лежит у него на боку. Пропитавшуюся смешанной кровью рубашку пришлось снять, и от прикосновения пальцев к коже Квину было щекотно. Ему ещё никогда в жизни не было щекотно.

– С тобой всё хорошо? – кажется, Грэйс нащупала ту царапину. Она отвлеклась от иглы и посмотрела на него. Квин замер и тоже на неё посмотрел.

– Да.

– А со мной?

Её рана начиналась под левой ключицей и по ровной диагонали уходила в… Кажется, это место называют ложбинкой. Не слишком глубокая. Рана. Квин зашил уже больше половины. Он мог справиться быстрее, но аккуратничал – не хотел, чтобы шрам остался.

– Я не хочу умирать, – она всхлипнула.

О нет, Квин так долго не отвечал на простой вопрос, что напугал её.

– Ты не умрёшь.

Ему ещё не приходилось утешать девушку. Как это делается? Свободной рукой, не занятой накладыванием стежков, Квин погладил её по волосам. Недостаточно. Наклонился – поцеловал солоноватые от слёз губы.

Всхлипы стихли. Сработал и давно проверенный рычаг: от прикосновения к губам закрываются глаза. Грэйс обмякла. Наконец Квин мог спокойно зашить и перевязать её рану, не смущаясь, не отвлекаясь, вот только…

Он будто погрузил тело в лохань с очень горячей водой. Вверх от поясницы поползла волна жара, волоски на руках вставали дыбом у неё на пути, кости плавились и становились мягкими, в висках застучало.

– Грэйс? – позвал Квин тихо.

– Джек, – пробормотала она сквозь сон.

Не зная жалости и сострадания, первые лучи восходящего солнца проникли в щель между шторами и вступили в бой с зажмуренными веками. Грэйс поморщилась и открыла глаза.

Голова была на удивление ясной, воспоминания вчерашнего дня и ночи замелькали разноцветными картинками. Даже находясь без сознания, Грэйс смогла сохранить некоторые образы. Она знала, что снаружи рядом с домом течёт река, что у крыльца четыре ступеньки – Грэйс четыре раза слышала скрип, пока её заносили в дом. Кровать тоже скрипнула.

Ещё Грэйс помнила треск, с которым на её груди разорвалось платье. Она приподняла край одеяла и скосила глаза вниз: теперь на ней была чистая белая рубашка, объёмная и длинная настолько, чтобы компенсировать отсутствие юбки или других элементов гардероба для нижней половины тела. Процесс переодевания Грэйс, к счастью, проспала.

Сейчас она была в доме одна. Грэйс оперлась на локоть и подтянула себя выше. Потревоженные слои кожи – сшитые, но не сросшиеся – болезненно заныли. Грэйс не боялась, что шов разойдётся – её грудь была так туго перевязана, что едва получалось дышать.

Вот как один неосторожный шаг в сторону может далеко увести с главной дороги, забросить в лабиринт с высокими и, пожалуй, перемещающимися стенами.