Грэйс уставилась на дверь. Сначала в воображении, а потом и наяву она услышала, как скрипнули четыре ступеньки. Сердце пыталось пробить рёбра, но перевязанная грудь его сдерживала.
Квин появился на пороге с ведром воды. На его лице отражался мысленный диалог с самим собой, между репликами не нашлось времени для «доброго утра» и прочих «как ты себя чувствуешь».
– Привет, – помогла Грэйс.
Отставив ведро, Квин подошёл и сел рядом на кровати, приложил ладонь к её лбу. Сам он выглядел неважно: щёки впалые под слоем отросшей щетины, губы бледные, в глазах странный для полумрака комнаты блеск. Грэйс достала из-под одеяла руку и также проверила его лоб. Холодный.
Они посмотрели друг на друга. Грэйс улыбнулась, Квин – нет.
– Ты на меня злишься? – спросила она требовательно.
– Возможно.
– Почему?
– Почему – возможно?
– Почему злишься.
Квин мог бы сейчас закатить глаза, но он этого делать не умел, видимо, поэтому встал и отошёл к столу.
– Потому что, если я говорю уезжать, надо уезжать, а не размахивать веткой перед убийцей с мечом.
Грэйс закатывать глаза умела.
– Да если бы я не вернулась!.. – вспыхнула она, но засомневалась в своей важности.
– То сейчас была бы в Орблине – с друзьями и без стежков на груди, – подсказал Квин.
При слове «стежки» Грэйс ощутила во рту металлический привкус.
– Это компенсировало бы твою возможную – вероятную – смерть от удара в спину? – спросила она почти иронично.
– Отчасти.
Квин присел под стол, покопался там в большом криво сколоченном ящике и выудил оттуда котелок.
– Рано ещё, тебе можно спать, – вернувшись к кровати, он подтянул одеяло Грэйс до самого её подбородка. – Я пока поймаю на обед какого-нибудь кролика… Что случилось?
Видимо, Грэйс заметно побледнела.
– Кролика? – переспросила она. – То есть… Ну, знаешь, я не так уж и голодна, если честно.
– Что не так с кроликами?
Под одеялом Грэйс удачно нашла верёвочку на вороте рубашки и принялась завязывать на ней успокаивающие узелки.
– Кролики пушистые и милые, – заявила она суровым шёпотом.
Несколько секунд Квин обдумывал справедливость данного замечания, потом молча кивнул и, прихватив котелок, вышел на улицу.
Она могла бы сейчас быть в Орблине.
Тони бы деликатно отчитывал её за побег; не в силах отпустить беспокойство, он качал бы головой, вздыхал и до блеска натирал стёкла очков. А Грэйс с притворным весельем рассказывала бы Джеку с Самирой про Хромого. Вспоминая самые страшные моменты, она бы пожимала плечами и отмахивалась – дескать, ерунда.
Тогда она бы не лежала на этой кровати, укрытая до подбородка одеялом, ей пришлось бы ходить, разговаривать – притворяться, будто она чувствует то, чего не чувствует, и не чувствует того, что чувствует. Вот же путаница… Веки потяжелели вместе с мыслями и опустились. Совсем как от поцелуя. Грэйс встрепенулась, но тут же вновь погрузилась в дрёму.
Реальность превратилась в калейдоскоп из цветных осколков, стала слишком насыщенной, и сновидения отступили до более скучных времён. Сознание, как паутинка, то плелось сетью, то дребезжало тонкой ниточкой. Казалось, прошло всего несколько минут. Во сне Грэйс даже не пошевелилась, вздохнула лишь несколько раз… но что-то ощущалось иначе. Одеяло ожило.
Грэйс открыла глаза – снова крепко зажмурилась – опять решилась посмотреть.
Кролик не исчез.
Над одеялом торчали и подёргивались уши. Грэйс приподнялась на локте, и они с кроликом с одинаковым испугом посмотрели друг на друга. Не то чтобы Грэйс прежде часто встречалась с кроликами, но в голове её сложился определённый образ. Экземпляр, который сидел рядом на другой половине кровати, максимально этому образу не соответствовал. Кролик был явно не молод, местами плешив и имел какое-то злобное строение челюсти.
Грэйс аккуратно отодвинула одеяло и, не теряя зрительного контакта, вылезла из постели. На минуту она даже забыла о ране, но та услужливо заныла. Пол под ногами раскачивался, мебель затанцевала. Держась одной рукой за стены, а другой за голову, Грэйс неуклюже добрела до двери, сняла с гвоздя истрепавшийся в дороге плащ и повязала его на талии вместо юбки. Ручки не было, и она просто толкнула дверь.
Такие пейзажи гипнотизёры обычно велят представлять для погружения в транс: река с тихим течением, пологий берег; сверху укрывает купол безоблачного неба, а вокруг – лес. Жужжат пчёлы и стрекозы, воздух пропитался запахами мяты, сныти, запылённой лесной травы с медовым привкусом мелких соцветий. Странно, но от дурманящих ароматов в голове прояснилось.
Деревянное крыльцо нагрелось на солнце, и когда Грэйс босиком ступила на горячие доски, пальцы на ногах поджались от удовольствия.
Квин стоял на берегу и распутывал леску удочки. Его ботинки валялись под деревом, брюки были подвёрнуты до колен, но всё равно частично намокли. Рубашка навыпуск… От усердия на лбу выступил пот, и Квин смахнул его тыльной стороной руки. Грэйс вздохнула. Он обернулся, а она быстро выпрямила шею, будто вовсе не любовалась – любуются, как известно, с головой, склонённой набок.
– У меня кролик на кровати, – сообщила Грэйс.