Король уныния

Будь я умнее, я бы не клюнул на его наживку. Но это был мой шанс снова обрести хотя бы частичку матери, и даже если он лгал, я должен был знать.

Я направился в другой конец коридора и вошел в его кабинет. Верхний ящик был не заперт, и, когда я открыл его, в животе у меня забурлила липкая смесь из ужаса, предвкушения и тревоги.

Первое, что я увидел, — золотые карманные часы. Под ними, прислоненный к темному дереву, лежал пожелтевший конверт.

Трясущейся рукой я раскрыл его, разгладил письмо внутри… и вот оно. Страница, исписанная плавным почерком моей матери.

У меня сжалось горло.

Эмоции захлестнули меня, быстрые и бурные, как летняя гроза, но облегчение не успело улечься, как я начал читать.

Только тогда я понял, почему отец рассказал мне о письме.

ГЛАВА 14

После короткого приступа ясности в четверг состояние Альберто ухудшилось. На следующий день он впал в кому, и на этот раз врач не слишком оптимистично оценивал его шансы прожить следующие сорок восемь часов.

И семья, и я начали готовиться к худшему. Я внимательнее следила за СМИ на предмет утечки информации, прибыл священник, чтобы провести обряд отпевания, а семья Ксавьера устраивала «засаду» на адвоката каждый раз, когда он переступал порог дома. Иногда по ночам я готова была поклясться, что слышу призрачный плач.

Поскольку я не была суеверным человеком, я приписывала это ветру. Я также не возражала против занятости работой. Она отвлекала меня от отцовского письма, которое я удалила, оставив без ответа.

Сам Ксавьер больше не подходил к отцу. Я не знаю, о чем они говорили, когда Альберто был в сознании, но с тех пор он почти не выходил из своей комнаты. Ничто не пробудило его от уединения, даже мое предложение посмотреть романтический фильм и пить каждый раз, когда причудливая главная героиня делает что-то неуклюжее.

К субботе с меня было достаточно. Пора было брать дело в свои руки.

Я прошла по коридору и остановилась перед комнатой Ксавьера. Я уговорила главную экономку одолжить мне свой ключ, но меня охватило чувство страха, когда я постучала и не получила ответ.

Я и не ждала его, но все же стала представлять самые ужасные картины того, что скрывалось за дверью.

Груды пустых бутылок и мусора. Наркотики. Ксавьер с передозировкой. Мертвый.

Я не знала, баловался ли он когда-то наркотиками, но все случалось впервые.

Опасения усилились, когда я вставила ключ в замок.

Один поворот — и дверь распахнулась, открыв…

Какого черта?

У меня перехватило дыхание от открывшейся передо мной картины. Меня потрясла не накрахмаленная, идеально заправленная постель, и не широко распахнутые занавески на окнах. И даже не отсутствие видимой еды и алкоголя.

Меня потряс вид Ксавьера… Он рисовал?

Он сидел у окна, его внимание, несмотря на мое появление, оставалось на работе. На мольберте перед ним лежал большой лист бумаги с эскизом гостиной. На полу лежала небольшая гора скомканных бумажных шариков. Он выглядел на редкость собранным для человека, который, как я была уверена несколько минут назад, находился в муках саморазрушения. Его волосы блестели в лучах солнца; прядь упала на глаз, задевая скулу и смягчая резкие черты лица. Ксавьер был одет в простую серую футболку и джинсы, которые облегали его тело, словно были сделаны специально для него, а его бицепсы напрягались при каждом взмахе и изгибе карандаша.

По позвоночнику прокатилась волна внезапного осознания.

Я понятия не имела, почему я замечаю эти вещи в Ксавьере, но с чисто физической точки зрения он был…

Остановись. Возьми себя в руки. Я поймала себя на том, что мои мысли заблудились в неподобающем направлении. Очевидно, я слишком долго просидела в особняке, если меня привлекли его руки.

Я была здесь, чтобы проведать его, а не любоваться им.

— У тебя привычка врываться в мою спальню, Луна, — сказал он, не отрывая взгляда от холста. — Слушаю.

Я заставила себя отвлечься от легкого гудения в моих венах и направилась к нему. Мои каблуки гулко стучали по полированному деревянному полу, и этот звук был желанной отсрочкой от… других отвлекающих факторов.

— Не понимаю, о чем ты, — я подошла к нему, когда он набрасывал эскиз табуретов вокруг изогнутой стойки. Это был не Пикассо, но это было лучше, всего, что я могла бы нарисовать. К тому же, судя по заметкам в левом верхнем углу, он стремился не столько к художественной выразительности, сколько был в процессе мозгового штурма.

Подумать: глубина/высота барной стойки, пространство за барной стойкой

Гибкое пространство для лета/зимы

Отметить места с высокой проходимостью

Мое сердце заколотилось одновременно от осознания и удивления.

Это был не эскиз гостиной. Это был чертеж бара.