Король утра, королева дня

Энья прокладывает путь через зачарованных чикуль, лапуль и сливки общества к пожарному выходу. Временно забыв о новой жизни внутри себя, прыгает через три обледеневшие ступеньки зараз. Машины припаркованы так близко друг к другу, что она вынуждена протискиваться между чужими крыльями и бамперами, чтобы добраться до «ситроена», и пролезть в приоткрытую дверь невозможно. Она обнажает тати и разрезает брезентовую крышу. Шехина спрятана под водительским сиденьем, наладонник валяется позади вместе с пустыми жестянками из-под диетической колы. Нет времени на изыски. Энья проглатывает две таблетки шехины. Она уже на полпути вверх по пожарной лестнице, когда ее накрывает. Она влетает на скоростном лифте в миф-сознание и чуть не падает через перила с высоты второго этажа на машины внизу. Склад находится в центре урагана миф-линий; торжество безумия. Их тяги почти достаточно, чтобы оторвать ее от ручки аварийного выхода. Дороти и торнадо. Танцпол – бедлам из мечущихся лучей прожекторов и миф-линий. Да уж, мы точно не в Канзасе. Нет времени на стратегию. Врата сформировались. Рот парит в воздухе над кулисами, и сценическое освещение придает ему фантасмагорическую материальность. Сквозь него к краю мира Эньи движутся твари… Похожие на кукольные коляски, которые толкают волосатые руки. На клубки кинопленки с глазом в каждом кадре. На расщепленное в нижней части человеческое легкое, приближающееся к краю реальности тем способом, который ни за что на свете не сочтешь ходьбой, и к тому же щелкающее желтым вороньим клювом. Толпа аплодирует и радостно вопит – люди думают, это иллюзия, спецэффекты. А гитара наяривает, и танцовщица пляшет, как еще никто никогда не плясал.

Энья стоит у запасного выхода и ничего не может сделать. Ее рука лежит на прямоугольном выступе на стене. Что это? «В случае…»

У Пола Ньюмана в «Разорванном занавесе» [188] сработало.

Она выхватывает тати, разбивает стекло ударом цубы.

«Нельзя недооценивать силу страха. Состояния души заразны: сон заразен, зевота заразна, страх заразен».

– Пожар! Пожар! – Колокола зазвенели. – Пожар!

Толпа вопит и колышется, сперва сворачивается внутрь, чтобы взглянуть на самое себя и задать себе вопросы, а потом разворачивается вовне, к выходам.

– Пожар! Пожар!

Склад кричит в едином порыве, дух паники переходит от человека к человеку: пожар! Горим! Люди вопят, указывая на пламя, которого нет, но которое они отчетливо видят. Лицо Сола уносится прочь в вихре миф-линий, в слепом стремлении к выходу; кто-то цепляется за кринолин Федры – Марии-Антуанетты, ее тянет вниз, и она исчезает под ногами толпы. Сигнализация верещит без умолку. Энья запрыгивает на сцену, пристегивает наладонник к поясу-оби, обнажает катану.

Танцовщица медленно аплодирует.

Маску долой.

Гитарист снимает со спины переносной усилитель. Позади него Искаженные рвутся на свободу. Сцена – глаз тайфуна миф-линий. Гитарист избавляется от зеркальных очков.

Его глазницы затянуты бледной кожей.

Энья понимает, почему не смогла разыскать эту парочку раньше. Все дело в том, что они – как и сама Энья – действуют осознанно. Они не оставляют следов на неповерхности Мигмуса, и миф-линии не трепещут от соприкосновения с ними, потому что они полностью погружены в мир.

Склад пуст. Унесли даже тех, кого раздавили и растоптали.

Энья меняет хват – теперь она держит катану легко, бездумно, как будто меч ничего не весит. Все согласно наставлениям Мастеров.

Одновременно с этой мгновенной сменой настроения открываются врата. Твари выплескиваются в реальность. И танцовщица атакует. Быстро. Очень быстро. Кувыркаясь по сцене. Энья рубит, по-прежнему держа меч легко. Клинок заставляет воздух кровоточить. Плясунья вертится и крутится вокруг лезвия. Вспышка боли, удар – тати отлетает прочь.

Плясунья приземляется на ноги, подбоченившись.

Кажется, запястье Эньи сломано.

Надвигающаяся тень предупреждает ее. Она совершает кувырок в сторону тати, уходя из-под удара гитарой. Покрытие сцены разлетается в щепки: музыкальный инструмент оброс лезвиями из синеватой стали.