– Сотни лет назад, – медленно проговорил он, – на этой земле был мир. Была на ней и справедливость. Человек мог расчищать землю, твердо зная, что его внуки будут жить и возделывать ее. Но эти внуки мертвы, убиты саксами или своими же сородичами. Если мы ничего не сделаем, хаос и смерть будут шириться, пока не останется никого, кроме обнаглевших саксов и их грязных колдунов. Горфиддид, стоит ему победить, разорит Думнонию, но, если будет наш верх, я обниму Повис как брата. Мне ненавистно то, что мы творим, но это единственный путь остановить безумие. – Он поднял взгляд. – Мы все трое посвящены Митре, поэтому я при вас даю клятву Митре идти до конца.
Мы молчали. Артур, только что с ненавистью говоривший об опутавших его клятвенных сетях, связывал себя новой клятвой.
– Возьми камень, Дерфель, – приказал он.
Я ногой выковырнул из мягкой земли камень, обтер его и под диктовку Артура острием клинка выцарапал на нем имя Эллы. Артур своим мечом вырыл глубокую яму у подножия дуба.
– Клянусь, – отчетливо произнес он, – если выживу в битве с Горфиддидом, отомстить за невинные души, которые я осудил на смерть, отдав Элле Ратэ. Я убью Эллу. Я уничтожу его людей. Я скормлю их воронам и отдам все награбленные ими богатства детям из Ратэ. Вы двое – мои свидетели и, если я не сдержу своей клятвы, оба свободны от всего, что связывает вас со мной, от всего, в чем вы поклялись мне.
Он бросил камень в яму, и мы все вместе ногами притоптали землю.
– Пусть боги простят меня, – сказал Артур, – за смерти, которые я только что накликал.
И мы отправились за новыми смертями.
Глава 3
Мы шли в Гвент через Кориниум. Здесь до сих пор жила Эйллеанн. Артур не преминул повидать своих сыновей, но с Эйллеанн встретиться не захотел, опасаясь, что слухи об этом дойдут до Гвиневеры. Однако меня послал к ней с подарками. Эйллеанн приняла меня благосклонно, но раздраженно пожала плечами, увидев скромный дар Артура – маленькую серебряную брошь, изображавшую зверя, очень похожего на зайца, только с более короткими задними лапами и ушами. Брошь Артур взял из сокровищ Сэнсама, честно возместив ее стоимость монетами из собственного кошелька.
– Он сожалеет, что ничего лучше не мог тебе послать, – сказал я, – но, увы, нам пришлось отдать саксам все наши драгоценности.
– Было время, – горько возразила она, – когда его подарки шли от любви, а не от чувства вины. – Эйллеанн все еще оставалась поразительной женщиной, хотя волосы ее уже тронула седина, а глаза затуманились смирением. Она вертела в руках странного серебряного зверька. – Как ты думаешь, что это? – спросила она. – Заяц? Кошка?
– Саграмор говорит, что зверь называется кроликом. Он видел их в некой земле Каппадокии.
– Не стоит верить всему, что рассказывает Саграмор, – усмехнулась Эйллеанн, прикалывая брошь к платью. – Драгоценностей у меня не меньше, чем у королевы, – добавила она, ведя меня в небольшой внутренний двор своего римского дома, – но я все еще рабыня.
– Артур не освободил тебя? – удивился я.
– Он опасается, что я тут же отправлюсь назад, в Арморику. Или в Ирландию. И увезу с собой близнецов. – Она пожала плечами. – В тот день, когда мальчики станут совершеннолетними, Артур даст мне свободу. И знаешь, что я сделаю? Останусь здесь.
Мы сели в тени виноградных лоз.
– Ты стал совсем взрослым, – сказала она, наливая мне из плетеной фляги светлое, цвета соломы, вино. – Я слышала, Линет покинула тебя? – как бы невзначай спросила она, протягивая мне наполненный вином рог.
– Скорее мы оба покинули друг друга.
– До меня дошло, что она сейчас жрица Исиды, – насмешливо проговорила Эйллеанн. – О Дурноварии говорят такое, что я боюсь поверить и половине из того, что слышу.
– Например, чему? – спросил я.
– Если ты не знаешь, Дерфель, то лучше тебе и впредь оставаться в неведении. – Она отхлебнула вина и скривилась от его кислоты. – И Артуру тоже. Не любит он плохих новостей, ему подавай только хорошие. Он даже умудряется в своих близнецах находить что-то хорошее.
Мне было странно слышать от матери такие слова о собственных детях.
– Уверен, что они хорошие ребята, – сказал я.
Она посмотрела на меня с насмешкой:
– Мальчики, Дерфель, не стали лучше, а хорошими они никогда не были. Они злятся на своего отца. Им хочется быть принцами, они и ведут себя как принцы. Нет ни одной злой выходки, которая обошлась бы без их участия. А когда я пытаюсь их остановить, они называют меня шлюхой. – Она раскрошила кусочек печенья и кинула горсть крошек воробьям. Потом стала расспрашивать о наших военных делах и неожиданно выпалила: – Ты не можешь взять Амхара и Лохольта с собой? Может быть, из них получатся неплохие солдаты?
– Артур, по-моему, так не думает. Он считает, что они еще малы, – сказал я.
– Он вообще о них не думает. Только деньги посылает. Да вот это. – Она дотронулась до броши. – Христиане в городе поговаривают, что Артур обречен.
– Еще нет, леди.
– Его недооценивают, Дерфель. Люди слышат его речи о справедливости, внимают его добрым словам, но никто, даже ты, не знает, какой огонь пылает внутри его.
– И какой?