Королева

Тем же летом началась подготовка к Золотому юбилею царствования самой Елизаветы II – то есть пятидесятилетия ее пребывания на троне, до которого оставалось еще два года. Эта задача легла на плечи Робина Джанврина, сменившего Роберта Феллоуза на посту личного секретаря в 1999 году. Сын вице-адмирала, Джанврин с отличием окончил Оксфорд, а затем, до поступления в дворцовый штат в 1987-м, служил офицером флота и дипломатом. Воочию наблюдая трудности, которые переживала монархия в эти годы, он стал первым модернизатором среди верховных советников ее величества.

Первым себе в помощники он завербовал Саймона Уокера, специалиста по связям с общественностью из “British Airways”, которому предстояло сменить возвращающегося в “British Gas” Саймона Льюиса. Южноафриканец по происхождению, Уокер разрушал классический образ придворного еще и тем, что успел поработать не только в Лейбористской партии, но и с Джоном Мейджором в его последние два года на Даунинг-стрит. Королевским советникам нужен был еще один пресс-менеджер, способный взглянуть на ситуацию со стороны и умеющий просчитать, как сыграет та или иная подача фактов. После полудюжины встреч с разными официальными представителями двора – в основном призванных определить, не вынашивает ли Уокер республиканских идей, – Джанврин вынес вердикт: “Только один человек может решить, годитесь ли вы на эту должность. Королева” (69).

Собеседование Уокера с ее величеством состоялось ближе к вечеру в июньскую среду 2000 года. Королева спросила, не возражает ли он постоять, потому что она уже насиделась за три часа позирования для портрета. Во время беседы одна из корги (70) все время тянула Уокера за брючину, поэтому стоять было трудновато. Королева не пыталась приструнить собаку, вообще не обращала на хулиганку внимания, и Уокер начал подозревать, что ему устраивают проверку на прочность.

Собеседование проходило в дружеской, непринужденной обстановке, королева проявляла осведомленность. Она не выпытывала всю подноготную, как делается на собеседованиях в частном секторе, а скорее прикидывала, придется ли Уокер ко двору и сработается ли с ней. “В этом подходе чувствовалась своя тонкость” (71), – признает Уокер.

Он поступил в штат в сентябре, когда уже шла подготовка к Золотому юбилею царствования. Уокер с коллегами хорошо помнили “разочарование от миллениума”, вызванное ажиотажем, который Блэр устроил вокруг Купола. “Медиаподача юбилея шла под лозунгом “меньше обещаний – больше дела” (72), – вспоминает Уокер. Вместо копирования Серебряного юбилея с его многолюдными уличными празднествами предполагалось отразить мультикультурные изменения (73), произошедшие за время царствования королевы. В центре внимания окажется сама Елизавета II, а не монархия как институт, и разные социальные группы будут вольны праздновать по своему усмотрению на фоне крупных мероприятий, образующих костяк официальных торжеств в Лондоне.

Одним из наглядных символов современных веяний при дворе можно назвать и портрет, который писали, как раз когда Саймон Уокер пришел на собеседование к королеве. Этот образ оказался самым противоречивым из всех созданных за время царствования. Автором выступил Люсьен Фрейд, внук психоаналитика Зигмунда Фрейда, считавшийся величайшим из ныне живущих художников-реалистов. Идея портрета исходила от Роберта Феллоуза (74), которого тот же художник запечатлел в 1999 году. Заказ был сопряжен с определенным риском, поскольку Фрейд писал в грубой, даже гротескной манере, широкими резкими мазками. Он ставил себе задачу передать “внутренний мир, скрытый за узнаваемым всеми лицом” (75), и считал, что добиться этого “не легче, чем достичь Северного полюса” (76).

Вместо богато украшенной Желтой гостиной Букингемского дворца, выходящей окнами на Мэлл, в которой десятилетиями работали с Елизаветой II все ее портретисты, Фрейд выбрал студию Монастырского двора в Сент-Джеймсcком дворце, отведенную под реставрацию картин. Он усадил королеву на фоне пустой бежевой стены, в той самой бриллиантовой с жемчугом диадеме, которую каждый много раз видел на марках и банкнотах и которая странно контрастировала с голубым костюмом и тройной ниткой жемчуга. Фрейду пришлось ограничиться всего пятнадцатью сеансами (77) (с мая 2000 года по декабрь 2001-го), что для художника было удручающе мало. Тем не менее семидесятисемилетний Фрейд не уступал трудолюбием своей семидесятитрехлетней модели.

Поначалу в студии постоянно присутствовали несколько офицеров службы безопасности, охранявших диадему, но, поскольку они отвлекали художника (78), Елизавета II попросила их выйти за дверь. Она рассказала Фрейду (79), как столкнулась с одним из них на охоте в имении знакомых. Когда она собиралась подобрать подстреленного фазана, раненая птица вылетела прямо на нее из-за кустов, отчаянно хлопая крыльями, и королева повалилась на землю. Увидев кровь на ее одежде – фазан бешено царапался, – стоявший рядом охранник испугался, что королеву задела пуля. Бросившись на нее, он принялся делать искусственное дыхание рот в рот. “После такого близкого знакомства” (80), как сообщила Фрейду королева, она взяла офицера к себе в службу безопасности.

Ее величество с честью выдержала буравящий взгляд художника, а тот, в свою очередь, расположил ее к себе тем, что оказался таким же увлеченным лошадником. Лошади восхищали его с детства (81), он даже спал тогда в конюшне, чтобы быть к ним поближе, поэтому неудивительно, что среди его работ немало ошеломляющих портретов коней. “Люсьен получал безмерное удовольствие от общения с королевой, – говорит его давняя знакомая Кларисса Иден. – Они говорили о скачках и лошадях. Королева только спохватывалась то и дело: “Все, довольно болтовни, пора за работу” (82).