Королева

В марте 2000 года, на фоне растущей неопределенности австралийско-британских отношений, королева отправилась с тринадцатым по счету визитом в Австралию. В ноябре предшествующего года состоялся исторический референдум, на котором решалось будущее монархии. С перевесом в 54% против 45% австралийцы проголосовали за подданство британской королеве, несмотря на отмеченное опросами усиление республиканских настроений. По мнению многих обозревателей, отказ народа от республики был продиктован лишь тем, что в этом случае президента выбирал бы парламент, а не двенадцать миллионов избирателей, то есть референдум отразил скорее недоверие политикам, чем симпатии суверену.

Когда Елизавета II пришла навестить Мартина Чартериса в больнице через месяц после голосования, “первое, о чем они заговорили, – станет ли Австралия республикой” (61), – вспоминает Гай Чартерис. Королева смотрела на ситуацию философски: когда-нибудь Австралия действительно откажется от подданства британскому суверену. В речи, произнесенной 20 марта 2000 года в сиднейском Оперном театре, она призналась, что “считала себя своей в этой суровой, но открытой и предприимчивой стране” (62), с тех пор как “ступила на ее землю” в феврале 1954 года. Однако “будущее монархии в Австралии зависит лишь от вас, от австралийского народа, и только вы вправе решать его – демократическим, конституционным путем”, – продолжила королева. Она поклялась, что ее “глубокое уважение и любовь к Австралии” останутся неизменными, “как бы ни сложилась дальнейшая судьба страны”.

Самочувствие сестры и матери по-прежнему внушало Елизавете II тревогу, особенно во время двухнедельной отлучки в далекую Австралию. “Она постоянно волновалась, как там мама, не упадет ли она снова, сокрушалась, что никак не заживает прооперированное бедро” (63), – вспоминает кузина королевы Памела Хикс.

В преддверии отмечаемого в августе столетия королевы-матери Елизавета II устроила целую череду незабываемых торжеств. Первым стал грандиозный бал в парадных покоях Виндзорского замка в среду 21 июня, посвященный также семидесятилетию принцессы Маргарет, пятидесятилетию принцессы Анны и сорокалетию принца Эндрю. Список из восьми с лишним сотен гостей (64) включал европейских королей, королев, принцев и принцесс, ведущих представителей британской аристократии, международных знаменитостей, а также управляющих королевскими резиденциями и конных тренеров. Позвали также няньку королевских детей Мейбл Андерсон, Родди Ллуэллина с женой, капитана Марка Филлипса с новой супругой, герцогиню Йоркскую Сару и Камиллу Паркер-Боулз с мужем. В четырех разных комнатах поставили бары с напитками, в палате Ватерлоо сменяли друг друга три танцевальных оркестра, а в Королевском аудиенц-зале громыхало диско.

Четырьмя годами ранее в прессе поднялся недовольный ропот (65), когда выяснилось, что королева-мать превысила кредит в банке “Coutts” на четыре миллиона фунтов. Критики ругали ее величество за потакание расточительности матери и сомневались в целесообразности выплат шестисот сорока трех тысяч фунтов (66), положенных ей по цивильному листу. Однако против полуторачасовых торжеств 19 июля на Конногвардейском плацу в честь столетнего юбилея королевы-матери не возражал никто, поэтому все прошло на ура: тысячи актеров в театрализованном шествии (67), оркестр Королевской филармонии, военные, хоры, музыканты, быки, овцы, куры, лошади, сотня голубей и авиашоу с участием старинных аэропланов ВВС. Несколькими днями ранее состоялась служба в соборе Святого Павла и были получены поздравления от палаты лордов и палаты общин.

Две недели спустя, 4 августа 2000 года, в день своего столетия, королева-мать с принцем Уэльским проехала в украшенной цветами карете по Мэлл к Букингемскому дворцу, где ее приветствовала сорокатысячная толпа. “Прошло всего три года со смерти принцессы Уэльской, и меня поразило, насколько выросла популярность монархии, – говорит Саймон Льюис. – Я стоял на парадном дворе Букингемского дворца и думал: “Если у кого-то еще есть вопросы насчет отношения народа к монархии, то пусть придет и ощутит эту витающую в воздухе радость”. Мы убедились, что тяжелые времена для этого института позади, и он прочно стоит на ногах” (68).