Королева Аттолии

Геспира встала посреди мастерской и запела детскую песенку о мальчике, который был груб и не получил ничего, и о другом мальчике, который был добр и получил многое.

– Прости меня за грубость, – проворчал Горреон.

– Может быть, и прощу, – сказала Геспира.

Горреон окинул ее взглядом, задумавшись над этими словами.

– Когда ты сможешь меня простить? – спросил он.

– Когда у меня будет кресло, чтобы сесть, и подушка, – сказала Геспира. – И свет, чтобы я увидела, с кем говорю.

Горреон засмеялся. В его груди заклокотало, и Геспира не сразу поняла, что это смех. Потом оружейник встал, поклонился, предложил ей руку, и они вместе прошли через пещеру и поднялись по лестнице. Там, в комнате, залитой светом ламп, стояло одно-единственное кресло.

– А подушка? – напомнила Геспира.

Горреон высунулся за дверь и проревел голосом, от которого содрогнулись каменные стены:

– Подушку!

Через мгновение он вытянул из коридора вышитую подушку. Закрыл дверь, поймал укоризненный взгляд Геспиры, снова высунулся в коридор и поблагодарил того (или то), кто там дежурил. Положил подушку на кресло, пригласил Геспиру. Она села. Горреон сел у ее ног, и они улыбнулись друг другу.

Каллия повсюду искала дочь, но та исчезла без следа. Она пошла в храм своего бога, принесла ему жертву и умолила рассказать, что случилось с Геспирой. Бог велел ей пойти в лес и ждать ответа. Деревья там гнулись, качали ветвями, протягивали их, будто руки, передавая друг другу свою ношу, и наконец опустили к ее ногам мертвую голубку. Каллия взяла привязанное к ее лапке письмо и узнала, куда ушла Геспира. Мать отправилась в пещеры на Священной горе Гефестии и стала искать кузницу Горреона, но смертным не дано найти ее без провожатого. Она блуждала во тьме, освещая себе путь тусклой лампой, и звала дочь. Слышала, как где-то во мраке поет Геспира, но звук доносился по длинному лабиринту пещер, и угадать направление было невозможно. А дочь в жилище Горреона не слышала материнского зова. Зато услышал Горреон и смолк на мгновение. Геспира спросила у него, в чем дело.

– Ни в чем, – ответил он. Ему уже была невыносима мысль о том, чтобы расстаться с девушкой, и он решил правдами или неправдами оставить ее у себя. Скрепя сердце он послал тени, чтобы они прогнали ее мать. Перепуганная женщина убежала. Спотыкаясь и падая, она вышла из пещер на лунный свет и стала оплакивать свое потерянное дитя. Возвратилась в храм своего бога, принесла ему еще одну жертву, попросила вернуть ей дочь, но тот ответил, что боги не могут ссориться из-за испытаний, выпавших на долю смертных людей. От такого ответа было мало пользы, но большего она и не ожидала. Мать Геспиры напомнила, что она не простая смертная, а его жрица и имеет право надеяться на его защиту. Проас лишь напомнил ей, что она, будучи жрицей, имеет все возможности справиться с бедой сама.

Мать Геспиры ушла и стала ждать. Миновала долгая холодная зима. В полумраке горных пещер Горреон и Геспира были счастливы. Геспира не осознавала хода времени, ей казалось, что она провела в комнате возле кузницы всего один вечер, но Горреон всё знал и в страхе скрывал это от Геспиры. Он уже полюбил ее, как никогда в жизни никого не любил. Его отец был холоден и завидовал сыну. Мать время от времени исполняла его желания, но в остальном он редко виделся с ней. Всю жизнь, сколько себя помнил, он провел в кузнице и видел только краски раскаленного металла. А теперь он хотел только быть с Геспирой и больше ничего.

Геспира рассказывала ему о мире, о королях и королевах, об их дворцах, о соседях, ссорящихся из-за того, кто у кого украл курицу или утащил дыню с огорода, о простых вещах, и он впитывал это, как солнечный свет. Она пела ему, и он слушал. И был счастлив.

Весной мать Геспиры накрыла голову шалью, взвалила на спину мешок с рассадой и пошла в долину к храму Меридиты. Этот храм был у Меридиты любимым: красивый в пропорциях, укрытый от ветра, окруженный садом, почти таким же прелестным, как сад у храма Проаса. Мать Геспиры пришла к богине за помощью и предложила добавить к ее саду свежих растений. Аккуратно высадила их у подножия храма. Это и были первые из лоз, разросшихся здесь в наши дни. Она ухаживала за ними всю осень и зиму и наделила даром роста, доставшимся от Проаса. Вьюнки, укоренившись, быстро росли, их крохотные усики стали цепляться за стены храма и проникать в щели между камнями, разрушая известь. Увидев, что храм рушится, Меридита велела жрецам выкорчевать растения. Но жрецы не смогли этого сделать, и лозы вырастали всё выше и выше. Фасад стал осыпаться. Меридита пришла сама уничтожить растения – оказалось, что ей не под силу побороть дар Проаса.

В сердцах она пошла к Проасу и потребовала, чтобы тот убрал растительность, но бог отказался. Лозы возле храма Меридиты были не его рук делом. Если она хочет найти решение, пусть сначала найдет причину. Меридита разыскала жрицу Проаса и велела ей убрать лозы, но жрица сказала, что растения засохнут сами собой, когда к ней вернется пропавшая дочь.