Королева Аттолии

Новый волшебник на миг заколебался, прикидывая, что лучше – сохранить верность истине или не раздражать вспыльчивого короля. Он был кабинетным ученым, выдернутым на новую службу по приказу короля, и не имел задатков придворного. И скрепя сердце предпочел сказать правду.

– По правде говоря, ваше величество, не думаю, – с трудом произнес он.

– Не работал на Эддис? Тогда какого черта он там делает? Прохлаждается?

– Мне кажется, ваше величество, он отсутствует здесь исключительно по собственной воле.

– Что это значит? – нетерпеливо перебил король.

– Ученик, который сообщил, что видел возле его покоев аттолийца… По-моему, он ошибся.

– По-моему, это очевидно. Иначе мой волшебник сейчас был бы в Аттолии. Разве не так? – рявкнул король.

Новый волшебник продолжал настаивать на своем:

– Его сознательно ввели в заблуждение, ваше величество. Думаю, это был эддисиец, который хотел, чтобы его приняли за аттолийца, и он заплатил ученику, чтобы тот предал моего предшественника и направил нас в ложную сторону.

– Если не можешь выражаться яснее, я найду того, кто сможет, – пригрозил король.

Новый волшебник с трудом подбирал слова:

– Ученик предположил, что аттолийцы использовали волшебника в своих целях и более в нем не нуждаются, а поэтому хотят, чтобы он был устранен нашими руками. Я же, напротив, считаю, что мой предшественник ни в чем не виноват. Эддисский вор лично заплатил ученику и сделал это потому, что мой предшественник согласился бы на бегство в Эддис, только если бы боялся за свою жизнь.

– Эвгенидес? В мегароне? – Когда ученик волшебника доложил Саунису, что его учитель впустил в дворцовые коридоры королевских шпионов, король Сауниса пришел в ярость. Но мысль о том, что во дворце побывал Эвгенидес, леденила кровь. – Какого дьявола он тут делал?

– Гм, похищал вашего волшебника, господин.

Король оторопел. Потом вскочил на ноги и заорал:

– Стража!

Глава Десятая

Наутро после путешествия через весь Эддис, когда они с королевой привезли волшебника, Эвгенидес проснулся спозаранку. Все тело болело. С одной рукой ехать верхом было тяжело – хотя, по правде сказать, и с двумя получалось ненамного лучше. Королева согласилась не гнать лошадей, а ехать шагом. Жители выходили на улицы, стояли вдоль дорог, чтобы посмотреть на них. Никто не приветствовал королеву восторженными криками. Жители этой страны не любили шума и гама, зато улыбались и махали вслед. Они были рады видеть не только Эддис, но и Эвгенидеса. А он был готов провалиться сквозь землю. Вспомнив эти бесчисленные взгляды, он содрогнулся.

Когда босые ноги коснулись каменного пола, он содрогнулся еще раз. По утрам в горах всегда бывало прохладно. Ругаясь про себя, пошарил рукой среди аккуратно сложенных рубашек в шкафу. Стоило отвернуться, как отцовский лакей сразу же наводил порядок, а пока Эвгенидес пропадал в Саунисе, некоторое количество его самых ветхих пожитков бесследно исчезло.

– О да, в следующий раз, когда соберусь в Аттолию, я буду совершенно незаметен, – ворчал он вслух. – В парадном эддисском мундире с золотым шнуром по всему переду.

Он выругался опять – на сей раз потому, что не мог найти свою саблю. Чтобы ее отыскать, пришлось вытряхнуть из шкафа всё до последней тряпицы. Все сброшенное он оставил лежать на полу. Теперь комната стала больше походить на его собственную.

– Лучше б я лег обратно спать, – проворчал он, однако вытащил саблю и ножны вместе с перевязью и бросил на неубранную кровать. На простынях остались масляные пятна. Кто-то постарался, чтобы сабля за время бездействия не заржавела. Он раздвинул занавески и пожаловался – самому себе, больше слушателей не было, – что на улице еще темно, однако трудно было не заметить солнечные лучи, игравшие на горных вершинах по ту сторону долины. Он притих, только когда сел за стол и достал металлический крюк и кожаную манжету, надевавшуюся на обрубок правой руки. Посидел немного, держа их в руке, потом положил обратно и стал искать хлопковый рукав, обычно укутывавший руку под протезом.

Рукав нашелся, но теперь потерялась маленькая застежка, крепившая его. Помнится, он уронил ее, когда раздевался накануне вечером. Не слышал, чтоб она стукнулась об пол. Значит, затерялась на узорчатом ковре у камина, и ползать придется битых полчаса. Вздохнув, он выдвинул ящик письменного стола, пошарил внутри и отыскал ей замену. Заколол рукав, аккуратно разгладил складки и, стиснув зубы, просунул руку в кожаное кольцо у основания крюка. Кольцо сидело плотно, чтобы он мог ловить и тянуть предметы. Если носить его слишком долго, кожа делалась белая и бескровная, частенько вздувались пузыри, хотя местами уже появились твердые мозоли.

Гораздо сильнее его беспокоили фантомные боли в руке, которой не было. Иногда он просыпался по ночам от жестокой рези в правой ладони, которую поранил, сбегая из Аттолии. Та ссадина так и не успела зажить. Видимо, эта мука будет терзать его до самой смерти. Он старался не думать об отсутствующей руке, но иногда ловил себя на том, что пытается левой рукой потереть ноющую правую.