Королева Аттолии

– Зависит от того, успешно ли будут действовать на море ее корабли. Нейтральная территория, если ее поделить поровну, представляет ценность для обеих сторон – это безопасная гавань, которую даже не надо защищать. Если Аттолия почувствует силу, если будет постоянно брать верх, то может захватить и нейтральные острова. Их уже предупредили, что сопротивляться не надо. Будем надеяться на лучшее.

– А пираты? – спросил еще один советник.

– На данный момент ни у одной из сторон не хватит сил патрулировать морские пути. Пиратство будет расти с быстротой, которая, думаю, никого здесь не удивит. – За столом послышались смешки. Никто и впрямь не удивился.

Министры один за другим представили доклады о распределении зерна, о потреблении ресурсов, о расположении вооруженных сил, прочую жизненно важную государственную статистику. Когда совещание закончилось, они встали, церемонно откланялись и оставили королеву обдумывать услышанное.

Эвгенидес остался. Он до сих пор сидел, откинувшись к стене и закрыв глаза. Эддис пригляделась к нему. Между бровей пролегла глубокая складка – значит, рука по-прежнему болит. Он никогда не жаловался и на любые расспросы огрызался. А в остальном стал очень вежливым и замкнутым. Редко начинал беседу первым, и люди не спешили заговаривать с ним, если видели, что складка на лбу стала глубже – она означала, что сегодня боль мучает его сильней обычного.

Эддис не знала, приносит ли еще Эвгенидес подношения своему богу. Никто больше не жаловался ей на пропавшие сережки и другие безделушки. Эддис заметила на рукаве у Эвгенидеса свою фибулу, но она исчезла еще до его последнего визита в Аттолию. За спиной у Эвгенидеса Эддис несколько раз слышала, как люди жалуются, что им не хватает его едких замечаний. Но сама она гораздо сильнее скучала по его ухмылке. Время он времени он улыбался, и его улыбки в силу своей редкости были очень милы, но никогда не ухмылялся.

Она вздохнула:

– У Аттолии отличный советник.

Эвгенидес приоткрыл и снова закрыл один глаз.

– Кто?

– Медийский посол. Наверняка это он посоветовал ей взять Тикос и напасть на Киморену. Для нее они не имеют большого стратегического значения, но, если Медия захватит земли по эту сторону Срединного моря, эти острова тоже перейдут им. По-видимому, у Аттолии с этим медийцем столь же близкие отношения, какие приписывают нам с тобой.

– Орнон говорил, если бы не медиец, она бы меня повесила, – отозвался Эвгенидес. Орноном звали посла, которого Эддис отправила в Аттолию спасать своего вора.

– А ты сам не помнишь?

Эвгенидес покачал головой:

– Эта часть как в тумане.

Эддис не стала спрашивать, какие воспоминания запечатлелись четче. Можно было догадаться.

– Тогда, по-видимому, я перед ним в долгу, – сказала она.

Передние ножки кресла внезапно стукнулись об пол, он открыл глаза и ожег ее взглядом. Обиделся.

– Я что, должна желать тебе смерти, Ген? – спросила она.

Они впились друг в друга глазами. В конце концов он вздернул голову и заявил:

– Нет, ты не обязана желать мне смерти и не обязана чувствовать себя в долгу перед этим негодяем медийцем, а я не обязан выслушивать нотации о жалости к себе и не желаю слышать о том, что в этой стране люди каждую зиму теряют руки и ноги из-за обморожений.

Он снова откинул кресло к стене и с угрюмым видом скрестил руки на груди.

– Ген, ты сегодня обидчивый?

Он вздохнул:

– Да ну тебя.

– Сколько народу лишаются рук и ног из-за обморожений за одну зиму? – мягко спросила она.

– Не так уж много. Обычно теряют только пальцы. Думаю, несколько человек.

– Это тебе Гален сказал?

– Угу.

– Он весьма тактичен.

Эвгенидес горько улыбнулся:

– Я сам его спросил.

Она ответила такой же горькой улыбкой.

– О чем ты думаешь, когда смотришь вот так? – спросил Эвгенидес.

– Руки чешутся убить королеву Аттолии, – призналась Эддис.

Эвгенидес встал, повернулся к ней спиной, выглянул в узкое, глубоко утопленное в стену окно.

– Ненавижу того медийца, – произнес он.

– Ген, руку тебе отрубил не он, а Аттолия, – напомнила Эддис.

Эвгенидес пожал плечами:

– Если бы меня повесили, началась бы война?

– Да, – ответила Эддис. И, не в силах врать, добавила: – Может быть.

– Значит, война началась вот из-за этого. – Он поднял искалеченную руку. – Можешь это отрицать?

– Не могу, – сдалась Эддис. – Но, как я уже сказала, руку тебе отрубила Аттолия.

– Из-за медийца, – ответил Эвгенидес. – Если бы он не выступил, она бы меня повесила. Орнон разозлил ее так, что она была готова меня четвертовать. Правда, – в свою очередь не стал врать он, – мне бы не очень хотелось быть четвертованным.

– А мог ли медиец предвидеть, что разжигает войну? – спросила Эддис.

– Еще как мог, – ответил вор.

Эддис притихла, глядя на стол, усеянный отчетами о военных потерях и затратах на войну с Аттолией.