— Да. — Рамсенделл смотрел ему в глаза, наблюдая за реакцией. — Вы, верно, не предполагали, что встретите здесь Королеву? Королеву Бедлама?
— Мы хотим выяснить, кто она такая, — сказал Хальцен. — Как ее зовут, откуда она. Историю ее жизни и… что повергло ее в такое состояние.
— Это что же за состояние? — Грейтхаус весь сжался в ожидании ответа.
— Сумеречное, — ответил Рамсенделл.
Воцарилась тишина. Дым все еще поднимался к потолку, а в соседней комнате черноволосая женщина прилежно натирала блестящие склянки.
— Полагаю, нам следует с ней познакомиться, — сказал Мэтью.
— Да. — Рамсенделл отодвинул стул и встал. — Идемте, я вас представлю.
Глава 26
К великому удивлению Мэтью и Грейтхауса, врачи повели их вовсе не в большое каменное здание, а по дорожке вдоль него — к третьему дому на краю сада.
Сумерки сгущались. Всюду на равном расстоянии друг от друга, как и на улицах Нью-Йорка, стояли фонарные столбы, и человек в сером подносил горящую спичку к фитилям.
— Добрый вечер, господа, — весело обратился он к ним, сверкнув лысиной, и доктор Рамсенделл ответил:
— Вечер добрый, Чарльз.
— Это тоже ваш пациент? — спросил Грейтхаус, когда они отошли подальше; Рамсенделл кивнул. — Считайте меня отсталым, но, ей-богу, напрасно вы разрешаете больным разгуливать на свободе. Их надо держать под замком!
— Как я уже отмечал, мы придерживаемся передовых взглядов — чего не скажешь о лондонских лечебницах. Впрочем, они катастрофически переполнены, и у врачей просто нет иного выхода — приходится стричь всех под одну гребенку. Признаю, что мы идем на определенный риск, наделяя некоторых больных особыми привилегиями и обязанностями, однако перед этим мы всегда проводим тщательную оценку психического состояния пациента.
— И что же, они не пытаются сбежать?
— Мы весьма осторожны в предоставлении свобод, — ответил Хальцен, от трубки которого по воздуху тянулся дымный след. — Семь лет назад — когда наша больница только открылась — двое пациентов в самом деле попытались совершить побег. Но в целом те, кому мы поручаем работу, очень радуются, что им оказано такое доверие. И конечно, сперва мы удостоверяемся, что они хорошо представляют себе последствия опрометчивых поступков.
— И какие же это последствия? — осведомился Грейтхаус. — Вы отхлещете их плеткой до полусмерти?
— Ни в коем случае! — с жаром ответил Хальцен, едва не выдув дым в лицо собеседнику. — Здесь такие примитивные методы не используются. Самое суровое наказание в нашей больнице — одиночное заключение.
— Возможно, вам будет интересно узнать, — добавил Рамсенделл, когда они двинулись дальше по дорожке, — что Чарльз и еще двое пациентов служат у нас ночными сторожами. Разумеется, днем у нас работают охранники из Уэстервика.
— Доктор Рамсенделл! — раздался чей-то хриплый и притом угодливо-вкрадчивый голос. — Доктор Рамсенделл, можно вас на пару слов?
Так разговаривают торгаши, подумал Мэтью.
Врач мгновенно насторожился и замер на месте, отчего Мэтью едва не врезался ему в спину.
— Доктор Рамсенделл, Христом Богом прошу, пожалейте больного и несчастного!
Мэтью увидел за решеткой одного из открытых окон лицо говорившего. Тот сразу поймал его взгляд и держал так крепко, что и Мэтью невольно замедлил шаг.
— О! — Сумасшедший заулыбался. — Ну, здравствуй, юный денди!
— Идемте, мистер Корбетт, — поторопил его Рамсенделл.
— Мистер Корбетт, значит? — Человек ухмыльнулся еще шире, показав очень крупные зубы. — Доктор Рамсенделл — славный малый и прекрасный врач, мистер Корбетт. Если он говорит, что вам нужно здесь остаться, верьте ему! Это для вашего же блага и для блага всего общества. Но бойтесь гнева его: один крошечный промах с вашей стороны — и ужинать придется в одиночестве!
Хальцену и Грейтхаусу, шедшим позади, тоже пришлось остановиться. Хальцен приблизился к нему и тихо сказал на ухо:
— Не советую с ним разговаривать.
— А вот любезный доктор Хальцен считает, что я не только сумасшедший, но еще и глухой! — Человек зацокал и потряс головой. — Какая досада!
Он вцепился мощными руками в прутья решетки и прижался к ней лицом. Лицо у него было широкое, с квадратным подбородком и ясными голубыми глазами — они светились чистым весельем, которое никто не принял бы за огонь безумия. Волосы цвета соломы, разделенные посередине пробором, на висках уже начинали седеть. Ростом он был очень высок и головой доставал почти до верхнего наличника окна, а серая больничная рубаха с трудом застегивалась на могучей бочке его груди. Мясистые губы влажно блестели.
— Повторю свое предложение: дайте мне вас побрить, доктор Рамсенделл! Горлышко и подбородок отполируем до блеска, а? — Он засмеялся: казалось, из глубин бочки донеслось лягушачье кваканье. Вдруг в голубых глазах его блеснул красный отсвет пламени, и Мэтью почудилось, что он смотрит в лицо самому дьяволу. Но вот странный отсвет исчез, будто закрылась дверца печки, и вновь зазвучал голос — вкрадчивый и мягкий голос торгаша: — Подойди поближе, красавчик. Дай-ка взглянуть на твое горло.