Королева Бедлама

Хальцен зажег третью лампу в противоположном от Мэтью и Грейтхауса конце комнаты, и ее свет упал на небольшой камин — летом, конечно, его не топили. Внимание гостей сразу привлек кованый каминный экран тонкой работы: три золоченые ветви, а на них — кардинал, малиновка, синешейка и белая голубка, расписанные яркой цветной эмалью. Мэтью подошел взглянуть поближе на пейзаж, висевший над каминной полкой: венецианские каналы в сумерках, окрасивших закатное небо в те же голубые оттенки, что можно было сейчас наблюдать на горизонте.

Он окинул взглядом остальное убранство комнаты, мысленно подмечая удивительные детали: стеклянные пузырьки с притертыми пробками в виде цветов из выдувного стекла, серебряная щетка для волос и ручное зеркальце; шесть резных лошадок слоновой кости; наперстки, расставленные особым образом вокруг очков; Библия на маленьком столике, стопка тонких брошюр и… да, последний номер «Уховертки».

— Позволите вас представить? — спросил доктор Рамсенделл.

Мэтью оторвался от своих находок и поднял голову. Врач стоял у окна, из которого открывался вид на лес, подле темно-фиолетового кресла с высокой спинкой, в котором сидела женщина с белыми волосами.

— Мадам, — тихо произнес Рамсенделл, — хочу познакомить вас с мистером Хадсоном Грейтхаусом и мистером Мэтью Корбеттом. Они приехали к вам из Нью-Йорка. Господа, подойдите, пожалуйста.

— После вас, — сдавленно пробормотал Грейтхаус.

Мэтью приблизился к Рамсенделлу, а доктор Хальцен отошел и наблюдал за происходящим со стороны.

— Это наша Королева, господа. Мы обращаемся к ней так, как подобает обращаться к титулованной особе, — «мадам».

Мэтью замер. Перед ним была сухонькая, хрупкая женщина. Она не обратила на него никакого внимания и продолжала смотреть в окно, на мерцающие в ветвях огоньки. Ей было за шестьдесят, но сколько именно — шестьдесят пять или ближе к семидесяти? — Мэтью сказать не мог. Ее тело утопало в шелковом домашнем халате цвета самой бледной из роз, а на ногах были комнатные туфли того же оттенка, украшенные маленькими бантиками. Облачко седых, аккуратно причесанных волос обрамляло лицо — Мэтью сейчас видел его в профиль: морщинистое и при этом совершенно невинное, почти детское. Она глядела прямо перед собой, мягкие карие глаза поблескивали в свете лампы. Все внимание старушки было сосредоточено на танце светлячков за окном. Губы под вздернутым, изящным носом то и дело двигались, словно она задавала себе вопросы или делала какие-то замечания, которых никто, кроме нее, не слышал. На сухих кистях рук, стискивающих подлокотники кресла, не было колец. Мэтью вообще не заметил на ней никаких украшений — ожерелий и прочих аксессуаров, — которые могли бы указывать на модные пристрастия хозяйки. И на ее личность, подумал он.

— Нет ли у нее обручального кольца? — спросил он, думая вслух.

— Нет, никаких драгоценностей при ней не нашли, — ответил Рамсенделл, — зато вся мебель и прочее убранство прибыли вместе с ней. Мы взяли на себя смелость осмотреть ее вещи, дабы найти письма или какие-нибудь документы, удостоверяющие личность, — однако поиски не увенчались успехом. Ни единой подсказки о том, кто она и откуда. Ясно только, что женщина она весьма состоятельная.

— А в Библии смотрели? Там может быть имя или хотя бы инициалы.

— Нет, томик новый, судя по всему. Ее будто и не открывали ни разу.

— Нет ли подписи или отметки мастера на мебели?

— Да, такая мысль приходила кому-то в голову, — сказал Хальцен. — Похоже, все отметки либо стерли, либо скололи стамеской.

Грейтхаус подошел ближе, встал рядом с Мэтью и тихо — для него это был почти шепот — спросил:

— Она нас слышит?

— О да, прекрасно слышит! Но, увы, почти не говорит. Лишь изредка отвечает на вопросы — «да» или «нет» — и порой выдает какие-то непостижимые для нас с Кертисом фразы.

Мэтью заметил, что женщина слегка наклонила голову влево, будто прислушиваясь к разговору, однако смотрела она так же бесстрастно и по-прежнему не шевелилась. Рассудив, что от Хадсона Грейтхауса толку нет — очевидно, присутствие душевнобольных начисто лишало его дара речи, — Мэтью решил взять беседу на себя.

— Нам хотелось бы все-таки услышать историю целиком.

Рамсенделл кивнул. С нежностью поглядев на пациентку, он начал рассказ:

— Она поступила к нам в апреле девяносто восьмого…

— Поступила? — тут же перебил его Мэтью. Он попал в свою стихию и прямо чувствовал, как к мозгу приливает кровь. — Как именно?

— Нам ее привезли, — уточнил Рамсенделл и тут же добавил, угадав следующий вопрос: — Адвокат из Филадельфии по имени Икабод Примм, у него контора на Маркет-стрит. Сперва он нам написал, потом приехал лично, дабы удостовериться, что его клиент будет доволен.

— Погодите. — Грейтхаус совершенно растерялся. — Его клиент? Вы же сказали, что не знаете, кто она такая.

— Мы этого не знаем. — Судя по недовольному лицу Хальцена, он был невысокого мнения об умственных способностях Грейтхауса. — Я пытаюсь вам объяснить…