Королева Бедлама

— Да, но Джулиус Годвин получал от этого удовольствие. Последние годы он там практически жил. Пил как сапожник, чуть не сошел с ума… Дневал и ночевал в компании девиц, которых вы по глупости и доброте душевной именуете «барышнями». Никакие они не барышни, а исчадия ада в женском обличье. Надеюсь, что когда-нибудь я все же увижу, как Полли Блоссом забросят на корабль, точно груду грязных тряпок, и вышлют прочь из колоний.

— Держите эмоции при себе, — пискнул Поллард.

Вдова не обратила на него никакого внимания.

— Я не терплю слабых мужчин, сэр, — сказала она Мэтью. Лицо ее при этом едва ли не кривилось от омерзения. — А в розовый дом только слабаки и ходят. Вы желали знать, почему я презирала Джулиуса Годвина? Вы получили ответ. Сколько достойных, великосветских дам могли бы составить ему партию, но он отдавал предпочтение шлюхам! Пеннфорд говорил, что Годвин болен. Поэтому он столько пил и тратил свои… жизненные силы на этих грязных созданий.

— Болен? — Мэтью мигом выбросил из головы мысли о ванне. Его мозг лихорадочно работал — искал ответы. — Вы имеете в виду душевную болезнь?

— Я имею в виду, что он давно мог жениться, однако предпочел выбросить свою жизнь на помойку. Помню, как доктор Годвин сюда приехал. Порядочный, благообразный господин. Целомудренный, я бы сказала. Прибыл из Лондона с намерением начать здесь новую жизнь. И все было прекрасно, пока он не пал жертвой собственной душевной слабости.

— Я думал, он пал жертвой Масочника, — заметил Мэтью.

— Масочник лишь закончил дело, — последовал ответ. — Как знать, возможно, убийца пришел в негодование от того, куда Годвин сует свои грязные инструменты!

Мэтью решил не заострять на этом внимания. Пока их коляска медленно продвигалась к Большому Доку, Поллард рассеянно разглядывал корабли. Что скажет вдова, узнай она, что бордель стал ему вторым домом — так же, как некогда доктору Годвину? Если люди из высшего общества владеют деньгами, то простой народ — вдова Шервин, к примеру, — владеет информацией. Впрочем, Григсби наверняка прав, и на Голден-Хилл-стрит проживает немало клиентов Полли Блоссом.

Мэтью подался вперед:

— Вы сказали, что доктор Годвин приехал в Нью-Йорк, чтобы начать жизнь заново. Когда это было?

— Должно быть… лет пятнадцать назад, не меньше. А то и двадцать.

— А какова была его прежняя жизнь?

— Это мне неизвестно. Слова про новую жизнь принадлежат Пеннфорду. Впрочем, все знают, что жена Годвина умерла от лихорадки еще в молодости. Он сам рассказывал об этом людям. Возможно, он и пьянствовать начал именно на этой почве, но я нисколько ему не сочувствую.

Воцарилась тишина. Мэтью раздумывал над последними словами миссис Деверик.

Тут наконец вышел из транса Поллард:

— Куда вас отвезти, Корбетт?

— Эбен Осли, — вдруг обратился Мэтью вдове. — Что скажете о нем?

Миссис Деверик презрительно — и отнюдь не женственно — фыркнула:

— Мистер Поллард мне говорил, что вы сирота. Странно, право, что вы не знаете, какие о нем ходят слухи! Будто бы он… нет, такое даже сказать стыдно. Будто он позволял себе вольности в обращении с воспитанниками. Неужели вы не слышали? Пеннфорд и его презирал. Говорил даже, что, если однажды кто-нибудь из приютских осмелится рассказать, что там творилось, он лично добьется, чтобы этого жирного безбожника вздернули на площади перед ратушей.

— Неужели, — выдавил Мэтью. Мир, казалось, вдруг совершил головокружительный оборот вокруг своей оси.

— О да! Впрочем, доказать ничего не удалось. Слух этот разнесся по городу после того, как Осли крепко выпил в кабаке и поведал о своих… воспитательных методах одной потаскухе. Та шепнула другой, и пошло-поехало. Но как я уже говорила, доказать его вину не смогли. Лично у меня от этого человека мороз шел по коже. Мне он не нравился просто из принципа.

— Шлюхам верить нельзя, — пожав плечами, сказал Поллард.

— Осли ведь был вашим клиентом. Как вам удавалось представлять интересы Пеннфорда Деверика и одновременно — Эбена Осли?

— А в чем трудность? Оба клиента достались моей фирме от Чарльза Лэнда. Мое дело — финансовые и юридические вопросы, вопросы морали меня не касаются. А если вы задумали посеять смуту между мной и миссис Деверик, довожу до вашего сведения, что она прекрасно понимает — и ее покойный супруг это понимал, — что адвокат есть инструмент для строго определенных целей. Я никого не осуждаю, ибо это не мое дело.

— Однако, когда Пеннфорда не стало, я подумывала сменить адвоката, останься Осли в живых, — осадила его миссис Деверик. — И плевать, инструмент вы или нет.

— Еще один вопрос. — Мэтью не сводил глаз с Полларда. — Раз вы занимались финансовыми делами Осли, почему позволили ему спустить столько денег за игорными столами?

Красновато-бурые веки Полларда распахнулись.

— А откуда вы знаете, сколько он спустил? И спустил ли вообще?

— Я своими глазами видел, как он проигрывает.

— Да? И когда же вы это видели? Следили за ним, что ли?

— Нет, просто… видел. В трактирах.