Королева Бедлама

Затем, в середине дня, следуя по дороге, которая петляла туда-сюда, словно нарисованная рукой городского пьяницы, а равно и вверх-вниз, Мэтью увидел справа огромный дуб, на толстом стволе которого были начертаны красным два слова, выцветшие от времени и воздействия природных сил, но по-прежнему пугающе различимые: «Иди прочь».

Мэтью резко дернул на себя поводья, словно его руками управлял кукольник.

Какое-то время он просто сидел, разглядывая зловещий знак и одной рукой стискивая пистолет. До него вдруг дошло, что он давно не слышал пения птиц. Стояла мертвая тишина, лишь ветер шелестел в сплетенных над его головой ветвях деревьев.

— Сьюви, — сказал Мэтью как можно тише, словно лес мог его услышать и тут же вырастить на его пути чудищ, которые немедленно на него набросятся, — я чертов дурак, согласна? — (Лошадка, надо отдать ей должное, промолчала.) — Индеец или волк это написать не могли, верно?

Тогда напрашивался другой вопрос, который только подкинул дровишек в огонь его любопытства.

Мэтью двинулся дальше. Не проехал он и четверти мили, как увидел еще одну дорогу: она уходила налево и вела к ветхому фермерскому дому, хлеву, давно разбитому молотом непогоды, остаткам забора из горизонтальных досок и пастбищу, поросшему сорной травой.

Еще час, еще один подъем и спуск, еще одна петля — и Мэтью заметил, что солнце клонится к деревьям. Неужели и в Нью-Йорке оно садится так быстро? Темнота подступала, а с ней усиливался и холод.

Тут он увидел висельника.

Мэтью едва не уткнулся в него лицом, когда Сьюви одолела очередной поворот, и он никогда не признался бы Хадсону Грейтхаусу, что успел с перепугу слегка обмочить свои дорогие светло-серые бриджи, пока не разглядел, что висевший над дорогой человек сделан из соломы и одет в грязные лохмотья.

Мэтью вновь осадил Сьюви. На сей раз она тихо заржала, фыркнула и хотела попятиться.

— Тише, тише, — сказал он, обращаясь не только к благородной кобыле, но и к самому себе.

Соломенное пугало, висевшее на старой выцветшей веревке, закачалось на ветру.

Мэтью вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. В этом не могло быть сомнений: загривок явственно покалывало. Он повернулся в седле и посмотрел назад. Никого — только лес и дорога, дорога и лес. Посмеет ли он крикнуть? Посмел:

— Есть тут кто?

Может, из леса за ним следит индеец? Если так, то увидеть его невозможно, пока он сам не захочет показаться, а этот — или эти — явно не хочет.

Мэтью вновь осмотрел висящее перед ним пугало. Он здесь не один, это точно. Повернувшись направо и обращаясь к лесной чаще, он громко произнес:

— Я приехал по делу! Я никому не хочу зла, но вынужден ехать дальше! Слышите? Соломенное пугало меня не остановит!

Конечно, ответа не последовало, но Мэтью его и не ждал.

— Я поехал! — добавил он. И тут ляпнул такое, о чем сразу же пожалел: — Имейте в виду, я вооружен! У меня с собой два пистолета!

Сделав это глупейшее заявление и тем самым сообщив врагу, что в запасе у него всего два выстрела (да и то если повезет и оружие не даст осечки, как нередко бывает), «решатель проблем» из Нью-Йорка стиснул зубы и бросил вызов паркам, плетущим его судьбу, — двинулся дальше. Даже набрался храбрости и дал тумака соломенному пугалу (отчего оно, конечно, качнулось и врезалось в него самого, прежде чем он успел отъехать).

Сьюви несла Мэтью вперед, а мгла вокруг сгущалась бледными красками. Затем наступила темнота, окутавшая дорогу почти непроглядным, иссиня-черным одеялом; внутри у Мэтью все сжималось, а Сьюви все сильнее нервничала. Растущая луна, проблескивавшая сквозь высокие кроны деревьев, оставляла на дороге чуть более светлые, чем все остальное, пятна, однако Мэтью понимал: если Сьюви оступится, это может положить конец и его путешествию, и, вероятно, жизни.

Он понятия не имел, который час, и жалел, что нет какого-нибудь способа найти и держать перед собой фонарь. Он начал всерьез подумывать, что десять фунтов — маловато за сломанную лошадиную ногу и жизнь молодо…

Его размышления были неожиданно прерваны, когда Сьюви прошла очередной поворот и дорогу им перегородил человек с фонарем.

Мэтью придержал лошадь. Человек был высокий, широкоплечий, с черной бородой и в одежде из каких-то сшитых между собой одеял. Ноги замотаны тряпками и стеблями лиан.

— А ну живо с лошади, — скомандовал он громоподобным голосом (для полного сходства не хватало только удара молнии).

Мэтью помедлил. Одну руку он уже держал на рукояти пистолета, но тут из леса начали выходить люди. Некоторые были с фонарями, другие молча стояли на границе света и тьмы. Мэтью с ходу насчитал шесть мужчин и четыре женщины, все — крайне запущенного вида, в грязных тряпках и лохмотьях.

— Даже не пытайся взвести свой пистолет — не успеешь, — сказал первый таким тоном, что у Мэтью не возникло ни малейших сомнений в правдивости его слов.