Впереди загорелись другие факелы и открылась поляна — не сказать чтобы полностью расчищенная, однако заросли здесь были не такие густые. Над поляной возвышалась скала, вернее, нагромождение древних валунов — будто Господь бросил игральные кости. Мэтью увидел вокруг главного костра несколько скрюченных силуэтов, а чуть поодаль наспех сбитые из досок хижины. В основании скалы темнел вход в пещеру. Тут и там из земли торчали факелы на длинных палках, отбрасывающие кругом неровный свет и черные тени. Люди этой странной общины — жившие в самых ужасных и убогих условиях, какие только можно вообразить, — столпились вокруг вновь прибывшего. Главарь тычками в спину повел его к пещере. Они проходили мимо мужчин и женщин, мальчиков и девочек в одинаковых замызганных тряпках. У пещеры стояла женщина с листьями в светлых спутанных волосах, кормившая грудью младенца. Прежде чем Мэтью затолкали в пещеру, он успел прикинуть, что в этом племени около тридцати или сорока дикарей. А в следующий миг он очутился в полной темноте: лишь пара свечей горели во мраке. Главарь отдал кому-то свой факел и скомандовал Мэтью:
— Сядь вон туда.
Твердый пол отнюдь не пришелся по вкусу его заду. Главарь сел на плоское каменное возвышение, по обеим сторонам которого стояли свечи. Рядом встали еще два бородатых леших и женщина с тонким лицом и длинными седыми лохмами. Мэтью с тревогой заметил, что женщина не села, а опустилась на четвереньки. Драное платье едва прикрывало голое тело и босые ноги, и смотрела она… плотоядно.
— Мэтью Корбетт, — сказал главарь, сцепив грязные пальцы. — Из Нью-Йорка. Далековато забрался.
— Боюсь, даже слишком далеко. — Мэтью решил, что из сложившегося положения можно попытаться выйти двумя способами: молить о пощаде или проявить какую-никакую смелость (пусть даже напускную). Он выбрал второй вариант, поскольку рассудил, что молить этого головореза о пощаде — короткий путь к могиле. — С кем имею сомнительное удовольствие беседовать?
— Называй меня Мердо[3].
— Вам идет.
Мердо опять ухмыльнулся. На сей раз не так свирепо, но любая улыбка на этом лице больше походила на оскал.
— Нет, вы его послушайте! — крикнул он остальным. — Юнец попал к нам в лапы, но проявляет похвальную отвагу! Бесполезно, мальчик, мы давно учуяли, как ты потеешь от страха.
Мэтью ответил, тщательно подбирая слова:
— Имею право, мне кажется.
— Ну да, ну да. Дэниел, притащи ему воды. — Один из мужчин в ту же секунду встал и заковылял прочь из пещеры. — Так, ладно… Перейдем к делу. Зачем тебе понадобилось в дом Валлаха Боденкира?
— Впервые слышу это имя.
— А про дом, значит, слышишь не впервые? Говори! Кто-то в Нью-Йорке нанял тебя к нему в услужение?
— Позвольте один вопрос, — произнес Мэтью и тут же, пока ему не успели отказать, его задал: — Кто вы такие и что здесь делаете?
— Это
— Простите мне любопытство, мадам. Так уж я устроен.
— Мадам! — прыснула она. — Он назвал меня «мадам»! — Кривая усмешка сменилась печальной гримасой. — Даже не припоминаю, когда в последний раз ко мне так обращались.
Мэтью решил, что эти люди, вероятно, сбежали из лечебницы для душевнобольных. Может, повозка с пациентами сломалась по дороге и все они скрылись в лесу…
Вдруг ему под нос сунули череп. Перевернутый звериный череп с замазанными глиной отверстиями. Внутри была какая-то жидкость. Дикарь по имени Дэниел принес ему попить.
— Давай пей, — сказал Мердо. — Тебя жажда небось мучает.
Все неотрывно наблюдали за Мэтью. Посмеет ли он отказаться? Пить в самом деле очень хотелось… но не из черепа же? Несомненно, Эштон Маккаггерс, коллекционер костей, сдавленно посмеялся бы над этой ситуацией. Мэтью понимал, что отказать не может. Он взял череп в руки и на секунду замер, не донеся его до рта.
— Да это всего лишь вода, — сказал Мердо. — Из ближайшего родника.
Мэтью сделал глоток. В самом деле вода. Он вернул череп в руки поджидавшего рядом Дэниела и заметил клок шерсти в основании его ладони. Череп и руки скрылись в темноте.
— Валлах Боденкир, — сказал хозяин. — Зачем он тебе?
Момент истины. Что же тут творится, черт подери?! Мэтью по-прежнему не хотелось обманывать доверие фон Айссена, и все же… дело приобретало слишком зловещий оборот, и Мэтью чувствовал, что за его жизнь в эту минуту нельзя дать ни десяти фунтов, ни десяти пенсов.
— Я жду, — сказал Мердо, а потом вдруг поморщился, словно от боли, и потер левое плечо.
— Я ничего не знаю о Валлахе Боденкире, — ответил Мэтью. — Меня нанял его брат. Я не волен говорить, с какой целью.
Мердо несколько мгновений молчал. Он перестал тереть плечо, вновь сцепил руки и подался вперед. Свет горящих свечей играл тенями на его лице.