С Лузиньяном дело обстояло не лучше. Бланка предложила ему два союза: первый — его пятилетний и старший сын Гуго и её двухлетняя дочь Изабелла; второй — его дочь Агнес, трёх лет, и её шестилетний сын Альфонс. Услышав это, Лузиньян не стал торопиться с ответом, выжидающе глядя на собеседницу: очень уж расщедрилась она, не иначе как потребует за это компенсацию. И не ошибся: она предложила ему вернуть короне Сен-Жан д’Анжели и часть Ониса, примыкающую к океану. Бланке был нужен форпост на подступах к владениям англичан. Территории эти должны были составить одно целое с графством Пуату. То, что просила королева, подарил Лузиньяну Людовик VIII за службу во французской армии в качестве главнокомандующего. Отдавать эти земли Гуго явно не собирался, даже несмотря на такие блестящие партии для своих детей. Его не устраивало такое близкое соседство королевского домена — тот охватил бы Ла Марш и Ангулем уже не с двух, а с трёх сторон. А помолвка — что ж, состоится с другими знатными родами, времени впереди много, дети ещё малы. И он, как и его бретонский союзник, ответил, что не может в одночасье решить этот вопрос, ему нужно время для размышлений.
И Бланка поняла, что граф де Ла Марш держит сторону своего единомышленника. Может быть даже, они заранее договорились. Она устало вздохнула, повернулась, поглядела на сына. Людовик сидел рядом и смотрел на Лузиньяна. Глаза выражали недоумение. Как же так, ведь совсем недавно граф де Ла Марш помогал его отцу в Гаскони, хотя и сражался там против собственного пасынка. И вот теперь он в стане врага, того, против кого воевал. Мальчика озарила мысль, и он высказал её, не сводя глаз с Лузиньяна:
— Граф, почему вы идёте против моей матери? Вас подговорила к этому ваша жена, мать английского короля?
Де Ла Марш побагровел, опустил глаза — Людовик попал в точку. Мятежный граф и в самом деле шёл на поводу у бывшей королевы Англии. Признаваться в этом, однако, не следовало, и он ответил:
— Меня просто не устраивает её предложение. Возможно, в скором времени я дам положительный ответ.
Юный король вытаращил глаза. Кровь бросилась ему в голову. Его воспитывали в строгой манере, его учили тому, как должны обращаться подданные к своему сюзерену.
— Граф де Ла Марш, вы забываетесь! — гневно воскликнул он, вскакивая с места. — Впредь будьте добры обращаться к моей матери словами «ваше величество»! Я не потерплю, чтобы, говоря о королеве Франции, употребляли местоимения!
Самолюбие Лузиньяна было больно задето. Он не простил бы такого выпада против него никому… кроме короля. Желая загладить вину, он мягко проговорил:
— Конечно, конечно. Прошу простить мне невольный промах.
— И не единственный! — одарила его неприязненным взглядом Бланка. — Беседовать с королём следует в соответствии с его высоким положением миропомазанника, дарованным ему Господом! Мне очень жаль, Гуго де Лузиньян, что вы намеренно упускаете это из виду. Ваш титул не даёт вам права считать себя братом короля; только тот вправе допустить подобное обращение к особе монарха.
Де Ла Марш и тут сдержался. Не следовало раньше времени наводить на себя подозрение; он знал, чтó ожидает царственных особ на их обратном пути.
— Увы, я сегодня отчего-то необычайно рассеян, — выдавил он из себя под пристальным взглядом Моклерка. — Мне не хотелось бы ссориться из-за этого, тем более что его величество Людовик Девятый, будем надеяться на это, скоро станет деверем моей дочери и шурином моему сыну.
Сказал — и замолчал, тая насмешку в глазах. Заглянув в них, Бланка поняла: всё, происходящее в эти минуты, — чудовищный фарс, разыгрываемый её вассалами непонятно с какой целью. Она почувствовала вдруг: над ней и её сыном смеются, никто и не думает соглашаться на её предложения по той простой причине, что не видит перед собой реальной власти. Значит, с ней не хотят вести переговоры потому, что не считают её законной правительницей. В их глазах она по-прежнему иностранка, что-то вроде бастарда, и они никогда не станут ей подчиняться, а потому и стараются избавиться от неё, чтобы править самим. Нет, они не против миропомазанника Божьего, не желают его низлагать, прятать в тюрьму и мучить там, — ничего этого они и в мыслях не держат. Они мечтают разлучить их — её и сына, потом разогнать советников, занять их место и от имени малолетнего короля разворовывать то, что собрал воедино и сберёг её свёкор Филипп. Вождём, который возглавил бы новое правительство, они избрали бы Филиппа Строптивого, того, кого нет сейчас здесь, но который знает, что происходит в Вандоме. Кого же ещё, если не дядю короля? Лучшей кандидатуры выдвинуть невозможно.
Бланка поглядела на Моклерка и уловила в его глазах ту же насмешку. Нет сомнений, они против неё. Она им мешает. Её нужно убрать, чтобы расчистить себе путь. И они не успокоятся, пока не завершат задуманного ими дела. Значит, Беллем — не последняя веха. Следует ждать нового удара.