Королева красоты Иерусалима

Ему уже казалось, что кошмар никогда не кончится и проклятые англичане так и останутся у них в доме. Почему бы и нет? Хорошенькие девушки и отличный коньяк. Да еще Роза, чтоб она была здорова, не закрывала рта. Его молчаливая жена трещала, словно проглотила радио. Он не знал, разговаривает ли она без умолку от страха, что если замолчит, случится нечто ужасное – англичане вдруг передумают и увезут всех на патрульной машине в кутузку, или же она хвастается своим замечательным английским. Слава богу, на этот раз она ни словом не обмолвилась, что работала уборщицей у англичан, а они не спросили, откуда у нее такой хороший английский.

Когда англичане ушли, он уселся в свое кресло, дрожащей рукой зажег сигарету и затянулся. Бросил взгляд на дочерей, старательно наводящих чистоту и порядок, на жену, которая после ухода англичан умолкла и сидела вышивала очередной гобелен (она вешает их на стену, как будто это произведения искусства, как будто здесь Лувр, а не убогая квартира в Охель-Моше).

Габриэль вздохнул, и острая боль пронзила грудь. Как? Как это случилось? Они жили в роскошном доме на Кинг-Джордж, рядом с Рехавией, – и вот снова вернулись в Охель-Моше, да еще в гораздо худшие условия, чем прежде. Он был зажиточным человеком, которого все уважали, у него была процветающая лавка деликатесов и автомобиль – а теперь у него ни гроша за душой. Всю свою жизнь он прожил в доме, где всегда водились деньги; семья Эрмоза не была чересчур богатой, но и не бедствовала никогда. Почему именно ему вынесен такой приговор, именно ему суждено было привести семью на край пропасти? Может, это проклятие его матери? Но она же сняла свое проклятие в тот день, когда провела ливьянос, очистила его от всех грехов и благословила вернуться к жизни и быть успешным в делах. Она простила его и велела начать жить заново. Так откуда же проклятие? Кто навел на него порчу? Какой ужасный грех он совершил, чем он и его дочери заслужили такое наказание – упасть, как говорится, с высокой крыши в глубокую яму? Сколько еще он сможет тянуть лямку, пока не рухнет? А если рухнет, что будет с его дочерьми? Нет, он должен выдать их замуж, должен знать, что они устроены, прежде чем смирится со своей участью и сдастся. Ну а до тех пор он должен нести свое бремя, как бы ни было ему тяжело.

Девочки закончили убирать и уже собирались уйти в свою комнатку.

– А ты, – обратился он к Рахелике, – останься.

Дрожа от страха, Рахелика взглянула на Луну, однако сестра не только не успокоила ее, но провела рукой по горлу: мол, папа тебя зарежет.

Роза уставилась на вышивку. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Она не могла вынести мысль, что Габриэль будет распекать Рахелику, ее золотую девочку. Целый день она пашет в лавке как вол, делает все для отца, а он никого не видит, кроме балованной Луны. Рахелика выполняет всю черную работу, даже и сейчас: кто вымыл посуду? Рахелика, кто же еще. Станет Луна портить свои наманикюренные ногти! Что бы ни сделала фляка, он ей все прощает, а чем виновата бедняжка Рахелика, что попалась в комендантский час? Сейчас он накричит на нее и накажет. Ну что он за отец теперь! Замечает только Луну, а на Рахелику и на Бекки, которая и дышать рядом с ним боится, и не глядит. Бекки тоже бедняжка: все занимаются только Луной, никто не обращает на нее внимания, она растет сама по себе. Счастье, что она хорошая девочка и не жалуется. – Возьми стул и сядь рядом со мной, – говорит Габриэль.

Рахелика сидит, опустив голову, и ждет.

– Рахелика, керида, – говорит он мягко, к ее удивлению, – из всех дочерей я только на тебя полагаюсь. Ты девочка серьезная, ответственная. Я понимаю, что причинил тебе зло, забрав из гимназии и заставив работать в лавке, но ты ведь видишь, как я в тебе нуждаюсь. Что бы я делал, если бы тебя не было? Как я могу доверять Мацлиаху – он же полная противоположность своему имени?[89] Как я могу полагаться на Аврамино? Мало того что он остолоп – он даже не член семьи. Только на тебя я надеюсь, девочка моя, только ты со своим умом можешь спасти лавку. К тому же ты единственная, кто не станет меня обкрадывать. И потому с этой минуты ты будешь главной в лавке. Я болен, керида, ноги мои уже не ходят – не только на Махане-Иегуда, но вообще никуда. Так что ты должна присматривать за лавкой – ради меня, ради мамы, ради сестер, ради нашей семьи.

Рахелика молчит, пытаясь осознать меру ответственности, которую отец только что возложил на ее плечи. Она лихорадочно соображает. Как получилось, что он на меня не сердится за то, что английские полицейские поймали меня во время комендантского часа? А как я смогу управлять лавкой, если работаю и учусь? И отец, как будто прочитав ее мысли, говорит:

– Тебе придется бросить учебу.

У Рахелики перехватывает дыхание. Ей остались считаные месяцы до окончания школы, она должна ее закончить, должна продолжать учебу в семинарии. Впервые в жизни она возражает отцу:

– Мне очень жаль, папа, но я не могу бросить учебу.