Королева Марго

Но Екатерина истолковала эти обстоятельства по-своему.

– На этот раз, – прошептала она со своей флорентийской улыбкой, – я думаю, что дорогому Генриху несдобровать!

Чтобы убедиться в этом, она подождала четверть часа, пока охота выедет из Парижа, затем вышла из своих покоев, проследовала коридором к винтовой лестнице, поднялась по ней наверх и с помощью второго ключа открыла дверь в покои короля Наваррского.

Однако Екатерина тщетно разыскивала книгу по всем комнатам. Жадным взглядом осматривала столы, столики, полки и шкафы – все напрасно: книги, которая ее интересовала, не было нигде.

– Наверно, Алансон уже унес ее; это умно.

Она опять прошла к себе, почти уверенная, что замысел ее на этот раз удался.

Тем временем король ехал по пути в Сен-Жермен, куда и прибыл через полтора часа быстрой езды. Все общество не стало подниматься к старому замку, мрачно и величественно стоявшему на вершине холма среди разбросанных вокруг него домов. Охота переправилась через реку по деревянному мосту, наведенному в то время против дуба, который и теперь зовется дубом Сюлли. После этого дан был сигнал разукрашенным флагами лодкам перевезти на ту сторону короля и его свиту.

Через несколько минут веселая молодежь, увлеченная разнообразной сменой впечатлений, двинулась во главе с королем по роскошной долине, которая сбегает с покрытого лесом Сен-Жерменского холма, и вся долина сразу приобрела вид какого-то огромного ковра, пестревшего изображениями многокрасочных фигур и отороченного серебристой каймой пенившейся у берега реки.

Впереди короля, ехавшего верхом на белой лошади и державшего на правой руке своего любимого сокола, шли сокольники в зеленых безрукавках, в высоких сапогах и, направляя голосом шестерых грифонов, обыскивали тростники, окаймлявшие реку.

В это время скрытое за тучами солнце выглянуло из темного облачного океана. Яркие лучи осветили все это золото, все драгоценности, все эти горящие глаза и превратились в пламенный поток.

И, точно дождавшись наконец, когда великолепное солнце озарит ее гибель, из гущи тростников с жалобным протяжным криком вылетела цапля.

– Го-го! – крикнул Карл, сняв клобучок с сокола и выпуская его на беглянку.

– Го-го! – крикнули все, подбадривая сокола.

Сокол, на мгновение ослепленный светом, перевернулся в воздухе, описал небольшой круг на месте и, вдруг заметив цаплю, быстрым взмахом крыльев понесся вслед за ней.

Но осторожная цапля поднялась шагах в ста от сокольников и за то время, пока король расклобучивал сокола, а сокол освоился со светом, успела отдалиться или, вернее, набрать высоту. Таким образом, когда сокол заметил цаплю, она уже поднялась больше чем на пятьсот футов и, найдя в верхних слоях воздуха течение, благоприятное для ее могучих крыльев, быстро шла ввысь.

– Го-го! Остроклювый, – кричал Карл, подзадоривая сокола, – покажи ей, какой ты породы! Го-го!

Благородная птица как будто поняла подбадривающий клич и понеслась стрелой по диагонали к вершине вертикальной линии полета цапли, которая шла все выше и выше, словно хотела утонуть в эфире.

– Ага! Трусиха! – крикнул Карл, как будто она могла его услышать, и, держась направления охоты, поскакал с запрокинутой головой, чтобы ни на одно мгновение не упустить из виду обеих птиц. – Ага, трусиха, удираешь! Но Остроклювый тебе покажет свою породу. Погоди! Погоди! Го-го! Остроклювый! Гой!

Действительно, борьба становилась интересной: обе птицы сближались или, лучше сказать, сокол приближался к цапле. Вопрос теперь был в том, кто из них при первой сшибке возьмет верх. У страха крылья оказались быстрее, чем у храбрости.

Сокол, вместо того чтобы взмыть над цаплей, с разлета пронесся у нее под брюхом. Цапля воспользовалась этим и клюнула его своим длинным клювом.

Получив удар точно кинжалом, сокол три раза перекувырнулся в воздухе как потерянный, и одно мгновение казалось, что он пойдет вниз. Но, подобно раненому воину, который, встав опять на ноги, делается еще страшнее, сокол издал пронзительный грозный крик и вновь полетел за цаплей.

Пользуясь достигнутым преимуществом, цапля изменила направление полета и повернула к лесу, пытаясь на этот раз выиграть расстояние и уйти по прямой, а не забираться ввысь. Но сокол был хорошей породы и обладал глазомером кречета. Он повторил прежний прием, по диагонали налетев на цаплю, которая раза три жалобно крикнула и взмыла вверх.

Через несколько минут этого благородного соревнования создалось впечатление, что обе птицы вот-вот скроются из глаз. Цапля представлялась не больше жаворонка, а сокол виднелся черной точкой и с каждым мгновением становился незаметнее.

Ни Карл, ни окружающие уже не скакали вслед за птицами. Все остановились и не спускали глаз с сокола и цапли.

– Браво! Браво, Остроклювый! – вдруг крикнул Карл. – Смотрите, смотрите, он взял верх! Го-го!

– Честное слово, не вижу ни того, ни другой, – сказал Генрих Наваррский.

– И я тоже, – сказала Маргарита.

– Но если ты не видишь, Анрио, – ответил Карл, – то можешь еще слышать, во всяком случае – цаплю. Слышишь? Слышишь? Она просит пощады.