Потому что я вела себя как свинья и не рассказала своим детям, родившимся свободными или почти свободными, об ужасах, творившихся на плантации моего отца, об убийствах, которым потакали плантаторы.
Потому что я не хотела просить помощи у Келлса. Уж он-то придумал бы, как солгать и выдать все за правду, но я не могла быть ему обязанной. Это даже хуже, чем продать свою душу.
Поправив поля шляпки, я слезла на землю.
– Оставайся здесь, дитя. Не выходи из повозки.
Страх выкручивал мне кишки, я шаталась, будто пьяная, шагая к причалу. В двадцати футах от первой лодки с рабами стоял дурманящий запах пальмового масла, пота и страха; он забил мне глотку.
Толпа. Поле, лодки. Некоторые белые устраивали тут пикники, словно для них это было представление.
Старик ткнул тростью рабыню в плечо, как свиноматку. Он спустился с помоста и встал в траве рядом со мной.
– Глянь-ка, и беглецы тут. Шучу-шучу. Ты для этого слишком богатая.
– Обязательно было ее тыкать?
– Деньжата водятся, так что я буду делать все что хочу! – Он смерил меня взглядом, будто я была обмазана маслом. – И ни одна нюня не станет мне указывать, как покупать других нюнь. А я-то был с тобой вежлив, и гляди, что получил!
Я слыхала его слова, но он сказал не «нюня». Снова все моя голова, из-за нее оскорбления оглушают, словно удары. Годами я не слышала, как мне бросают подобное в лицо. У меня были деньги – деньги, которые я защищала, и именно они сдерживали мерзавцев.
А здесь водились только мерзавцы.
И худшая мерзость – владеть людьми.
Я-то считала себя лучше, чем эти белые. Я бы одела своих рабов. Никто бы не боялся изнасилования. Выдала бы им одеяла и большие наделы для огородов, все, что они хотели. Научила бы копить деньги на выкуп.
Сотни лживых голосов звучали у меня в голове, и каждый убеждал, что я лучше этих грубиянов, которые, переругиваясь и толкаясь, покупают мужчин и женщин.
Всего раз сделав ставку, я уже не сверну с этого пути. Капля плохого – все равно плохо. Хороший хозяин – все равно хозяин.
– Женщина, ты собираешься ставить? Я хочу быть уверенным, что могу позволить себе цену. Вид у тебя такой, будто тебе не жаль денег.
Нет.
Я не была одной из них. Не могла стать одной из этих плантаторов.
– Уходишь, дуреха?
От старого болвана я убежала и в мгновение ока очутилась у повозки.
Крисси была на месте.
– Что случилось, мама?
– Они думают, что покупают рабов, дитя, но это не так. Они покупают украденные мечты. Эти плантаторы понимают, что по-другому у них не получится. Я не могу стать одной из них.
Но однажды я была на их месте. Келлс купил для меня Китти, и это сделало меня такой, как они.
Беги к Келлсу. Беги к нему тотчас же.
Я села в повозку.
– Ты хочешь купить мечту?
– Нет. Я хочу найти посредника. Я подумала, что он может быть здесь.
Крисси опустила голову и замолчала. Возможно, смирилась с моей ложью или решила, что это дело взрослых.
В пятницу я найду агента, который займется тем, на что у меня не хватило духу. Кое-кто уже доказал, что идеально подходит для этой работы.
Лошади замедлили ход, а затем остановились у Обители. Возница выскочил и помог мне сойти. Я шагала, а желтое платье и накидка цвета сливочно-белой мякоти абрикосов развевались при ходьбе.
Медленно поднимаясь по лестнице, я размышляла, как спросить, что спросить и, главное, сколько готова заплатить. Келлс должен что-то выгадать от нашей сделки.
Стоило мне войти, как меня окутали тепло и музыка. Много лет назад на званых вечерах в Обители звучали скрипки и флейты. Эта мелодия была странной. Придется заглянуть в гостиную и все выяснить.
Проходя мимо кабинета хозяина, я помедлила у портретов. Если бы я не приколола к волосам бледно-желтую шляпу, чтобы продемонстрировать свои кудри, большие гладкие спирали, то сняла бы ее перед единственной в галерее женщиной. Я пришла в этот дом служанкой, а вернулась с видом завоевателя. Тетя Келлса меня бы одобрила.
И тут мне на глаза попалась новая картина. Широкая золоченая рама обрамляла портрет хозяина Обители: Джон Козевельд Келлс во славе и силе своей молодости, разодетый в любимый белый наряд – белый расшитый кафтан, пышный шейный платок, камзол и бриджи, и даже белые кожаные туфли.
В один миг я вновь стала молодой: вот я в наряде служанки накрываю на стол и глазею на все, чего никогда не видала. Затем я стала его Валлой; мне было позволено наслаждаться ужинами в его кабинете и слушать, как Шарлотта и Эдвард бегают по коридорам особняка.
От воспоминаний у меня на щеках разгорелся румянец.
Пора найти самого массу, пока я не превратилась в потную дуреху. Я прошла через столовую к гостиной.
Все двери и окна были распахнуты настежь. Проносился легкий ветерок, теплый и приправленный пьянящим ароматом лотосовых лилий и мятного лемонграсса.
Молодая женщина показывала странного вида коробку, из которой доносилась музыка.
Полк, старый добрый Полк, в накрахмаленной черной накидке вошел в столовую. Он нес серебряный поднос.
– Миссис Дороти! Я уж было решил, вы не придете, мистер Келлс так сказал.
– Я передумала! – Я положила свою руку на его. – Рада тебя видеть.