Они лежат в постели, прижавшись друг к другу. Страх сливает их тела. Ночи тяжки и утомительны. «Что с тобой, дорогая Наоми. Ты хочешь войти в меня? Ничего от меня не осталось», – шепчет ей Израиль. Ему тяжело дышать. В темноте он сознается, что жизнь его пуста. Кибуц вовсе не жемчужина творения. Единственная радость для души – учеба, сочинение и уединение.
«После моей смерти, иди своим путем. Пойди учиться в университет, это твой путь», – советует он. Что же касается его намерений, то последние свои силы он хочет вложить в учебу, в развитие теорий, в разработку защиты идей и мнений на тему морали, общества и науки о государстве. Но, первым делом, – руки. С утра до обеда я буду работать на предприятии «Амкор».
Наоми несчастна. Её Израиль сдался жестокому девизу, лишенному человеческого содержания. «Я буду ползти на четвереньках, и работать, – упрямится он, – это мой священный принцип все годы в кибуце».
Она сопровождает его на работу в «Амкор», держа его за руку, и умоляет: «Израиль, хватит, Ты всю свою жизнь отдал кибуцу». Он с трудом тянет ноги в тяжелых ботинках, постанывая при каждом шаге. Она пытается отогнать от себя мысль, что каждый его шаг – в сторону смерти. Члены кибуца видят, что Израиль еле дышит, с трудом несет свое тело, и никто не говорит ему, чтобы шел домой. Она бросает сердитый взгляд в их сторону, и крик застревает у нее в горле: почему никто не встанет и не скажет, чтобы Израиль не приходил работу?! Ага, всё из-за угрожающей клички – «паразит». Ее дорогой человек будет работать до последней капли сил, пока ему в лицо или за его спиной будет произноситься эта кличка. И удостоится лишь слов прощания над могилой – «Вышеназванный товарищ работал из последних сил и до последнего мига жизни». Какая жестокая похвала!
После работы она снимает с него обувь, укладывает его в постель, следит за его дыханием.
«Не иди сегодня на работу», – уговаривает она его, – «ты болен. Лежи в постели и отдыхай».
Опять и опять произносит он слова прощания, благодарит за счастливо прожитые годы их совместной жизни, и над ними нависает тяжкое чувство, что нечто неотвратимо страшное должно случиться. «Дорогая, ты соединяешь реальность и лирику, как пару влюбленных. Лирика не мешает реальности, и – наоборот, реальность не мешает лирике. В этом выражается твой писательский талант. Напиши много книг», – говорит он ей, полный гордости за ее трилогию, и предсказывает ей великое будущее. Он встает с постели, и она пугается:
«Израиль, почему тебе так важно идти на работу?»
«Умру с честью».
Он прижимает руками грудь, и лицо его багровеет от боли.
«Ни одного дня я не буду в кибуце иждивенцем. Ни дня – без работы!»
Дыханье его неровно, и она целыми ночами не смыкает глаз. Губы ее сжаты, сердце не на месте: «Отец небесный, верни ему честь в глазах окружающих людей, спаси его от страданий, чтобы он еще смог насладиться жизнью. Сделай так, чтобы все, его унижающие, попросили у него прощения, ибо время его не терпит отсрочки».
Февраль. Глава правительства Леви Эшколь ушел из жизни. Наоми в трауре. Израиль, впавший в еще большую депрессию, пишет в своем дневнике:
Продолжение записей 29 февраля 1969: