Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая

Не знала она, насколько тяжело Израиль болен, и в последнее время встречались они редко, ибо он отказался отредактировать написанные ею воспоминания. Друзья Израиля несут гроб по тропе на кладбище. Едва держась на ногах, она идет рядом, не отрывая руки от гроба.

На кладбище пение птиц сопровождает траурное шествие. Руки друзей, поддерживающие ее со всех сторон, подводят ее к краю разверстой могилы. Чрево земли принимает ее Израиля. Замерли горы Гильбоа. Никакой заупокойной молитвы за вознесение души ушедшего. Несчастен был путь Израиля в Движении кибуцев, Так и не попросил он никого из близких ему друзей – исполнить последнее его желание: быть похороненным по еврейскому обычаю.

Комья земли стучат по крышке гроба. Уста умершего Израиля замкнуты. Никакая молитва, никакой еврейский обычай не нарушит атеистические устои коммунистического движения «Ашомер Ацаир». Только в душе Наоми безмолвно звучит заупокойная молитва «Кадиш» – «Итгадал вэ иткадаш шме раба» (Да возвеличится и освятится великое имя Твое). Историк Бен Сасон, худой, невысокого роста, отходит в сторону. Он хорошо знает о глубокой связи покойного с еврейской верой, которая была в центре жизни его ученика и друга. Он прощается с ним, произнося про себя «Кадиш», и гневаясь на идеологию членов кибуца.

Глаза Наоми опустошены. Мир умер. Уши не слышат чириканье воробьев, шорох сосен и кипарисов. Она лишь вслушивается в безмолвие души:

«Этого не может быть! Еще немного, и Израиль придет!»

Венки и букеты цветов – на могилу. Израиль просил положить лишь камешки, по еврейскому обычаю.

«Вы его убили! Он был слишком велик для вас».

Голос Израиля был гладок, как шелк, а голоса его противников грубы и шершавы.

«Смерть Израиля – национальная потеря», – говорит кто-то из делегации ученых. «Он не переставал восхищаться твоим творчеством», – говорит Наоми профессор Бен Сасон, – «В память о нем продолжай писать книги. Твой большой талант был для него истинным наслаждением».

«Никогда о нем нельзя говорить – «был», – думает она, – «все, что было, – есть и будет навек».

Гершом Шалом опоздал на похороны. Он приехал к ней со словами соболезнования, и письмом.

1.04.69

Дорогая Наоми,

печальная весть о кончине Израиля – недобрая весть к началу сезона еврейских праздников. Фаня сможет быть, вероятнее всего, на похоронах. Я же, к сожалению, задерживаюсь. Хочу сказать, насколько я с тобой в эти трагические часы. Встречи с Израилем были для нас радостью и большой поддержкой. С такой же радостью я был готов отвечать на его вопросы, знал или не знал на них ответ. И могу лишь представить, каким долгим был его путь борьбы с бесконечными препятствиями.

Я был рад тому, что была у меня привилегия – заглянуть в проблемы, которые не давали ему покоя, узнать его честность в попытках разрешить жизненные вопросы нашей страны.

Я хочу пожать твою руку в час беды и траура по твоей невосполнимой потере, которая является потерей для всех нас, твоих друзей.

Твой

Гершом Шалом

Израиль – это всё, что ей подарила жизнь. Стихи, поэзия, смех. Его голубые, как озера, глаза отдыхают на ней. Он не погребен. Сейчас откроется дверь, и он войдет. Квартира пуста. Она одинока. Почему сидит в темноте? Она не знает. Ночью темнота накрывает ее. Окно открыто. Полосы теней дрожат на стене. Вздохи ее ветер уносит в пустое пространство. В маленькой комнате она лежит, окаменев, – не моргнет глазом, не шевельнёт губами. Голова замкнута перед входящими и выходящими, которые приходят с соболезнованиями. Она не обращает внимания на груды телеграмм и открыток, которыми завален стол. Необычными были для нее печальные объятия Гершома Шалома и Пинхаса Розена, пожатие руки Бен Сасоном. Все ошибаются. Вот, сейчас войдет, улыбаясь, Израиль. Она хочет остаться сама с собой. Дочка просится лечь с ней рядом.

Мечта Израиля не осуществилась. Он не отдал Богу душу в постели, в ее объятиях. Она не позволяет себе думать, что он ушел из жизни, не примирившись с дочерью. Девочка цепляется за жизнь, как она, Наоми, цепляется за мертвого дорогого человека.

«Ты сильно похудела», – говорят ей, – «Израиль умер, и тут ничего не поделаешь, береги себя. У тебя – дочь».