Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая

Голова ее тяжела, глаза покраснели от слез, морщины углубились вокруг рта. Она глотает снотворное и успокоительные таблетки, чтобы унять дрожь в спине и руках. Внутреннее одиночество сжимает кольцо вокруг нее. Она убегает от них в записи Израиля. Они для нее подобны жемчужинам мудрости. Она читает статью о молодой израильской литературе, и слышит его голос:

«Необходимо понять связь между содержанием и формой. Нельзя нарушать единство субъекта и объекта в литературе. Писатель живет в «пограничной ситуации», возносящей преграду между ним и его творением, которая приводит его к раздвоению личности. Он должен решить конфликт между личной совестью и коллективной моралью. Но это вовсе не безвыходное состояние, ибо любое положение требует – выбирать между разными нравственными возможностями. Так и молодая израильская литература указывает на невозможность молодого человека продолжать свою жизнь в существующих условиях».

Дружеское письмо Шлионского выскальзывает из груды бумаг.

17.07.50

Товарищу моему Израилю Розенцвайгу – привет!

Не было у меня возможности услышать твое выступление на писательском семинаре, которое все хвалили. И сейчас, когда я готовлю новый ежеквартальный литературный журнал, прошу тебя оформить все тобой сказанное в форме статьи для публикации в журнале.

И вовсе не из эгоизма редактора, а, объективно взвесив ситуацию, я стою на том, что эта статья должна быть опубликована в нашем журнале. Кто, если не ты, даст на нашей трибуне марксистскую оценку литературы? Ты отлично знаешь, что почти нет ни одного, кроме тебя, кто способен писать на эту тему. Поэтому сядь, пожалуйста, и напиши.

Название альманаха – «Часослов»(Орлогин). Название предыдущего альманаха – «Времена» – намекало на чередование времен, как пальцев руки. «Часослов» говорит о «долгом дыхании» духа, не как малой, а великой частности.

Жду ответа, который может быть только положительным.

Дружески, А. Шлионски

Она хорошо помнит событие, упоминаемое в письме Шлионского. Напряжение царило в зале во время выступления Израиля о писателях – членах кибуца.

«Они агонизируют агнонизмом, нагромождают идишизмы, злоупотребляют арабизмами, наращивают арамизмы, наваривают варваризмы молодежного лексикона, обновляют новации, нужные и ненужные. Их иврит похож на чересполосицу: то гладок, как тонкий шелк, то груб, как мешковина».

Молодые писатели оспаривали его критику их стиля письма.

Даже писатели старшего поколения не сидели тихо на своих местах.

Израиль продолжал: «Наши писатели хорошо понимают, что творение культуры неразделимо связано с политикой, с определенным мировоззрением. Писатель должен предвидеть рождение проблем и их решение, изобразить будущий облик и истинные устремления героя. Если писатель видит себя не просто регистратором и комментатором жизни, а действенным фактором и бойцом, влияющим обновителем жизни, он должен ввести в действие свое творческое воображение и создать образ, который еще не возник в реальности, но ожидаем ею».

Поэт Даниэль Бен Нахум написал критическую статью о предвидениях Израиля Розенцвайга:

«Он не удовлетворяется простым анализом произведения и его семантикой, но, кроме всего этого, проникает в сущность символов, во внутреннюю мотивировку литературного подхода поколения к бытию и к своим проблемам «. Даниэль Бен Хаим из кибуца Бейт Зера в значительной степени проник в систему мышления Израиля.

В своих лекциях Израиль хвалил достижения поэтов и прозаиков, и, вместе с тем, указывал на слабости и недостатки в их произведениях. О приехавшем со Второй волной репатриации поэте Давиде Шимановиче, Израиль писал: «Он приложил много усилий, чтобы выразить свое поколение, но не сумел избавиться от идеализации оккупационных инстинктов».

Израиль подчеркнул, что совсем немногие из писателей избавились от национализма. Это были, в основном, представители Движения кибуцев. Из Третьей волны репатриации самыми крупными и популярными поэтами поколения в стране стали Натан Альтерман и Лея Гольдберг. Среди прозаиков, Ашер Бараш, несомненно, талантливый писатель, но он мелкобуржуазен.