Королева Виктория

Родственники Мунши заполонили королевские резиденции. Перед отъездом Карим успел обзавестись женой, и чтобы ее любимец не затосковал вдали от второй половины, Виктория пригласила ее в Англию. Супруга Мунши прибыла в сопровождении свекрови. Обе женщины строго соблюдали мусульманские обычаи, ходили закутанными с головы до ног, а во дворцах для них были отведены отдельные покои. Только перед Викторией и ее придворными дамами женщины могли открыть лицо. Мэри Маллет оставила следующие воспоминания о миссис Карим: «Это полная и довольно миловидная особа, с шоколадного оттенка кожей и разодетая в пух и прах. Кольца украшают ее пальцы и нос, на большом пальце – карманное зеркальце, отдаленное бирюзой, и повсюду, где только можно, цепочки, браслеты и сережки. На голове у нее розовое покрывало с золотым кантом, тело обмотано роскошными шелками и атласами. По-английски она говорит плохо, но утверждает, что холод ей по нраву»[254].

Благочестие семейства Мунши весьма импонировало Виктории. Во время путешествий ей приходилось учитывать интересы слуг-мусульман, ведь, среди всего прочего, для их стола требовалось мясо животных, убитых в соответствии с требованиями шариата. Не голоден ли ее фаворит? Не замерз ли? Что бы ни происходило, в первую очередь она думала о Мунши.

В 1890 году, когда на шее у Карима вскочил карбункул, Виктория не находила себе места от беспокойства. Она проведывала больного по нескольку раз в день, поправляла его подушки, сочувственно гладила по руке. На доктора Рейда сыпались упреки. Почему он из рук вон плохо заботится о своем пациенте? В глазах всей Англии Мунши представал разжиревшим и вконец обнаглевшим детиной, и только Виктория считала его «милым и славным юношей». Радости ее не было предела, когда абсцесс был вскрыт, а несчастный больной вызволен, как ей казалось, из объятий смерти.

Возвышение дерзкого чужака угнетало как придворных, так и королевскую семью. Кто бы мог подумать, что статс-дамы и фрейлины будут тосковать по славным денькам, когда придворными делами заправлял неотесанный грубиян из Шотландии? Теперь воспоминания о Джоне Брауне вызывали ностальгические вздохи. По сравнению с Мунши он казался воплощением кротости.

В отличие от Брауна, считавшего себя всего лишь слугой королевы, Абдул Карим держался с джентльменами на равных, чем доводил их до белого каления. По приказу королевы были уничтожены фотографии, на которых Абдул Карим прислуживал за столом, зато придворные живописцы получили заказ на его портреты. Во время королевского визита во Флоренцию в 1894 году Мунши загодя распорядился, чтобы в витринах магазинов были выставлены фотографии – его довольная физиономия в окружении портретов королевы. Так флорентийцы окончательно уверились, что перед ними индийский принц, в которого влюблена правительница Великобритании.

Любые попытки поставить зарвавшегося слугу на место жестко пресекались королевой. На одном приеме принц Артур заметил Мунши в толпе джентльменов, где ему, простолюдину, было отнюдь не место. Возмущенный Артур потребовал от Понсонби принять меры, но секретарь со вздохом перенаправил его к королеве. Пусть лично выскажет матушке претензии. Вдруг она его послушает? Но конфликтовать с матерью Артур не посмел. Знал, что его ждет выговор, а надоедливого индийца – новая порция славословий.

В своих попытках отучить детей от снобизма Виктория окончательно перегнула палку. Сама того не замечая, она превратилась в копию своей матери, которая точно так же унижала дочь в угоду сэру Джону Конрою. Когда-то малышка Дрина проливала злые слезы пред лицом столь вопиющей несправедливости. Теперь ее великовозрастным отпрыскам только и оставалось, что копить обиду.

* * *

Напряжение достигло накала весной 1894 года, когда Виктория отправилась в Кобург на бракосочетание внуков – герцога Эрнста Людвига Гессенского и принцессы Виктории Мелиты Саксен-Кобург-Готской. В королевской свите не обошлось без Мунши. При виде знакомого тюрбана принц Альфред, ныне герцог Саксен-Кобург-Готский, мгновенно вскипел и дал зарок, что ноги этого наглеца не будет в церкви.

Виктория близко к сердцу приняла оскорбление Мунши, и остаток дня был проведен в пререканиях с сыном. В конце концов был достигнут компромисс – Мунши посадят на галерке, но лишь с тем условием, что там не будет слуг. Раздуваясь от гордости, секретарь проследовал на галерку, но там его взгляд споткнулся о двоих грумов. Не в силах стерпеть обиду, он выскочил из церкви еще до начала церемонии. В тот же день на стол Виктории легло письмо, в котором оскорбленный консультант дал волю чувствам. Прочитав послание, королева расплакалась и принесла ему извинения.

Недругов Мунши, в числе которых был практически весь двор, Виктория обвиняла в расовых предрассудках. Что верно, то верно – расизма ее современникам было не занимать, и на их фоне королева смотрелась ярой поборницей социальной справедливости. Но был ли Мунши жертвой расизма? И да и нет. Безусловно, цвет его кожи подливал масла в огонь, но главная причина неприязни крылась в его характере.