Королева Виктория

Вдобавок к чванству и хвастовству он был нечист на руку. Свои финансовые махинации без зазрения совести списывал на особенности культуры. Получая денежные пособия и земли, он не считал нужным давать расписки – якобы в Индии так не принято. Случались происшествия и похуже. Однажды у королевы пропала брошка, а через несколько недель обнаружилась у ювелира в Виндзоре, которому ее принес свояк Карима. Получив брошь обратно, королева долго возмущалась инсинуациями ювелира. Как он смел заподозрить родственника Мунши в воровстве? Простодушный индиец всего лишь нашел брошь и, по индийскому обычаю, присвоил себе найденное, не сказав никому ни слова. Какой же он вор?

Даже грубость Мунши, который мог на нее и прикрикнуть, королева сносила с несвойственной ей кротостью. При этом с детьми и внуками была сурова.

В отличие от принцев крови, которые поддакивали всем матушкиным причудам, придворные проявляли своеволие. Конфронтация между окружением Виктории и ее фаворитом произошла в 1897 году, перед традиционными весенними каникулами в Симье. Шталмейстеры и другие джентльмены двора роптали, представляя, что за каждой трапезой им придется лицезреть ненавистный тюрбан. Конечно, королева подсадит Мунши к ним за стол и до конца каникул испортит им аппетит.

При дворе зрел заговор. Целью его было не свержение монарха, а всего лишь спасение каникул от надоеды-секретаря, но заговорщики все равно пьянели от дерзости. Немногие посмеют диктовать условия самой королеве! Роль гонца досталась леди Гарриет Фиппс. Она сообщила Виктории требования придворных: или он, или мы. Если королева возьмет в Ниццу Карима, придворные готовы были одновременно подать в отставку.

Рассвирепев, Виктория одним взмахом руки смела на пол все, что было на ее столе. Требования свиты она расценила как удар в спину. Но придворные не спешили ей уступать. Напротив, они начали искать влиятельных союзников. Сам премьер-министр Солсбери увещевал королеву, что легкомысленные французы не поймут, как дорог ей Мунши, и найдут способ как-нибудь его оскорбить.

На сторону бунтовщиков встал придворный доктор, теперь уже сэр Джеймс Рейд – не так давно ему было пожаловано рыцарство. Незадолго до конфликта сэр Джеймс лечил Мунши от гонореи. Если и раньше доктор был невысокого мнения о своем пациенте, то теперь разочаровался в нем окончательно. Со свойственной ему прямотой врач заявил королеве, что по стране ходят слухи о ее помешательстве. А как иначе объяснить ее странную, почти болезненную привязанность к Мунши? Возможно, не за горами время, когда ради спасения ее репутации доктору придется подтвердить, что она действительно безумна и не ведает, что творит.

Во время споров с доктором Виктория то плакала, то срывалась на крик. Только от Рейда она могла стерпеть такую выволочку, и то лишь потому, что доктор был шотландцем и прямодушие было у него в крови. После долгих уговоров королева капитулировала и согласилась уехать в Ниццу без Мунши.

Осенью того же года при дворе разгорелся новый скандал. В праздничном издании журнала «График», посвященном бриллиантовому юбилею, была опубликована фотография Виктории и ее секретаря с подписью «Времяпрепровождение королевы в Шотландии. Ее величество берет уроки хинди у Мунши Хафиза Абдул Карима, компаньона ордена Индийской империи». Изрядно располневшая Виктория, в шляпке с невероятным количеством бантов, сидит за столом, заваленным кипами бумаг. У ног Виктории лежит черный пес, а на заднем плане возвышается Мунши. Взгляд королевы рассредоточен и кажется туповатым, тогда как Мунши, со сдвинутыми бровями и плотно сжатым ртом, воплощает целеустремленность. Он буквально нависает над маленькой толстой старушкой, и зрителю сразу становится ясно, кто здесь за главного.

Как выяснилось, Абдул Карим сам отправил фотографию в редакцию журнала, чтобы его не обошли вниманием на юбилейных торжествах. Королева не придала значения публикации, но придворные приняли обиду близко к сердцу. Как смел Мунши так нагло наживаться на доверии ее величества? Снова начались ссоры, снова зашелестел обиженный шепоток. «Джентльмены моего двора постоянно раздражают меня тем, что шпионят и вмешиваются в дела одного из моих людей, в чьей честности у меня нет причин сомневаться»[255], – жаловалась Виктория.