Выставка в Хрустальном дворце явила всему миру как экономическую мощь Великобритании, так и ее политическое влияние. Британцы упивались могуществом родной страны и были уверены, что это дает им полное право устанавливать свои порядки в любом уголке мира. Дева Британия поигрывала мускулами, высматривая, с кем бы вступить в конфликт, который не может не закончиться триумфальной победой.
В 1853 году обострился так называемый «Восточный вопрос», связанный с разделом территорий слабеющей Османской империи. Россия отстаивала интересы балканских славян, находившихся под властью Турции, а также стремилась получить хотя бы частичный контроль над христианскими святынями в Палестине. После дипломатического кризиса в мае 1853 года посол России покинул Константинополь, а в следующем месяце русские войска вступили в княжества Молдавия и Валахия, принадлежавшие турецкому султану. Для Турции это стало равносильно объявлению войны.
Поначалу Великобритания хранила нейтралитет, но усиление России на Балканах не могло не вызвать беспокойство в кабинете министров. Английское правительство опасалось, что победа России над Турцией закончится тем, что русские займут Константинополь и получат контроль над важнейшими торговыми путями. Еще в 1838 году между Великобританией и Турцией был заключен договор о свободной торговле, освободивший ввоз английских товаров от таможенных сборов. Великобритания не собиралась расставаться со своими привилегиями: она не желала видеть Турцию сильной, но и мертвая Турция тоже была ей ни к чему.
В октябре 1853 года, когда военные действия шли полным ходом, Черноморский флот под командованием генерала Нахимова разгромил турецкую эскадру в Синопе. Английские газеты наперебой кричали о «Синопской резне», когда русские якобы палили из пушек по утопающим турецкими матросам. Виктория вмиг растеряла всю свою приязнь к русскому царю, которого так радушно принимала в 1844 году. В ее глазах Николай I стал жестоким, беспринципным тираном, и англичане полностью разделяли мнение своей королевы. Антирусские настроения в обществе были настолько сильны, что премьер-министр Абердин против воли вынужден был объявить России войну.
Миролюбивый лорд Абердин опасался ввязываться в распри с Россией, но этого страстно желала королева. Измотанная беременностями, она хотела как следует встряхнуться, и наконец-то ей выпал подходящий повод. Виктория вновь была на коне. В буквальном смысле, потому что теперь она проводила смотры отправлявшихся в Крым войск. Одетая в алую, похожую на мундир амазонку, Виктория смотрелась Афиной, богиней войны.
«Как жаль, что я не мужчина и не могу сражаться на войне, – писала королева. – Мое сердце истекает кровью при мысли о павших в битвах, но я не знаю лучшей смерти, чем погибнуть на поле сражения»[149].
Но разве она могла предполагать, что ненависть к иностранцам коснется ее драгоценного Альберта?
После Всемирной выставки принц-консорт расслабился, уверенный, что навеки снискал благодарность англичан. Но англичане быстро забыли о его вкладе в развитие отечественной промышленности и культуры. Перед ними вновь был мрачный, скованный иностранец с режущим ухо акцентом. А если чужак, то явно предатель.
В вину Альберту вменяли то, что они с женой говорят преимущественно по-немецки. Виктория пыталась протестовать, объясняя, что английским они пользуются ничуть не реже. «Та безграничная неприязнь, с которой в Англии относятся к иностранцам и всему иностранному… причиняет королеве немалую боль, ведь ее муж, мать, все ближайшие родственники и друзья тоже иностранцы»[150], – огорчалась Виктория.
Но разве она могла заткнуть рты доморощенным острякам? Из уст в уста передавали сплетни о том, что Альберт симпатизирует России и склоняет Викторию на сторону царя и что за вредительство он был заключен в Тауэре, а в скором времени к нему присоединится женушка. Возле Тауэра собирались толпы, чтобы проверить, как ему там сидится. Уличные мальчишки горланили балладу «Миляга Альберт», которая живописала ссору в августейшем семействе: