Королева воздуха и тьмы

Эмма вытащила кнопки, смотала разноцветные нитки и принялась одну за другой снимать со стены старые газетные вырезки и закрученные по углам фотографии. Каждая была ключ – или то, что она считала ключом – к тайне смерти ее родителей. Кто убил их? Почему они умерли именно так?

Теперь у нее были все ответы. Какое-то время назад она спросила Джулиана, что ей делать со всей собранной информацией, но он сказал, что решать это исключительно ей. Он всегда называл эту экспозицию Стеной безумия, но сама Эмма сказала бы, что это, скорее, Стена-здравого-рассудка: именно она помогала ей сохранить вменяемость в минуты бессилия, тоски по родителям и острой нехватки их любви и поддержки.

Это все было для вас, думала она, рассовывая последние снимки по обувным коробкам. Теперь я знаю, что с вами случилось, а тот, кто вас убил, уже мертв. Возможно, дальше все будет по-другому, а возможно и нет. Но я скучаю по вам ничуть не меньше.

Наверное, нужно сказать что-то еще. Что месть оказалась плохим лекарством – совсем не панацеей, как она надеялась. Что ей даже стало немного страшно – теперь-то она знала, какая это могущественная сила, как она тащит тебя вперед. В Туле́ она достаточно налюбовалась на то, как мстительность всеми покинутого, злого мальчишки способна сжечь целый мир – и при этом совершенно не сделать Себастьяна счастливым. Наоборот, месть только добавила ему страданий, хоть он и сумел завоевать все, на что упал его взгляд.

В дверь постучали. Эмма убрала коробки в чулан и пошла открывать. Как ни странно, там оказался Джулиан. По идее, ему полагалось сейчас быть внизу, с остальными. В библиотеке накрыли большой ужин – заказали тайскую еду, – все шутили, смеялись, делились воспоминаниями; Магнус тихо дремал в объятиях Алека, растянувшегося с ним на кушетке. Словно Джейсу и Клэри вовсе и не надо отправляться утром на опасное задание… – но такова жизнь Сумеречных охотников. Всегда задания, и очередная опасность на заре…

Эмма рада была бы посидеть с ними, но общество других людей, когда Джулиан такой… было слишком больно выносить. Больно смотреть на него и скрывать то, что знаешь, и гадать, знают ли другие, а если да, то что они по этому поводу думают.

Джулиан подошел к окну. На небе только начали появляться звезды.

– Мне кажется, я неправильно вел себя с Таем, – сказал он. – Он хотел со мной поговорить, а я отреагировал не так как надо.

– И о чем же он хотел поговорить? – Эмма разгладила на коленях светло-зеленую винтажную ночную сорочку, которая вполне могла сойти и за платье.

Пара завитков цвета темного шоколада упала ему на лоб. Он все еще был красив. Неважно, что она знает – у нее щемило сердце при виде этих сильных рук художника, темного шелка волос, губ в форме лука, глаз… Его манеры двигаться, изящества, всего, что каждое мгновенье шептало ей: «Джулиан…».

– Не знаю, – ответил он. – Я не понял, чего он хотел. Но я бы точно понял, если бы был не под чарами.

– Ты все равно полез за ним на тот костер…

– Я тебе уже говорил: это было что-то вроде инстинкта, я тут ни при чем. А здесь не вопрос жизни и смерти – здесь просто эмоции, и мое сознание их отказывается обрабатывать.

«Эмоции тоже могут быть вопросом жизни и смерти».

– Ты знаешь, почему я все это сняла? – Эмма показала на чулан.

Джулиан нахмурился.

– Ты со всем разобралась. Узнала, кто убил твоих родителей. Это барахло тебе больше не нужно.

– Да и нет.

– Если все пойдет хорошо, Магнус сможет снять с меня чары завтра или послезавтра, – сказал Джулиан. – В зависимости от того, насколько быстро подействует лечение.

– Ты мог уже с ним об этом поговорить, – Эмма села на подоконник рядом.

Когда-то, в другие, лучшие времена, они сидели и читали тут вместе, или он рисовал – молча, сосредоточенно, часами.

– К чему ждать?

– Не могу я вот так взять и все ему рассказать. Не могу показать, что вырезал на руке. Он захочет снять чары немедленно, а сам слишком слаб. Это может его убить.

– А вот это уже эмпатия, Джулиан, – Эмма оценивающе посмотрела на него. – Это понимание того, что может чувствовать Магнус. Хороший признак, нет?

– Может, и да, – кивнул он. – Когда я не понимаю, как поступить с какой-то эмоциональной ситуацией, я делаю одну вещь… представляю себе, как поступила бы ты. На что ты обратила бы внимание, что посчитала бы важным. С Таем все вышло слишком быстро, я не успел. Но обычно это помогает.

– Как поступила бы я?

– С тобой так, конечно, не получается. Я не могу придумать, как бы ты хотела, чтобы я поступил с тобой или в отношении тебя. Не могу увидеть тебя твоими же глазами. Я даже себя твоими глазами увидеть не могу.

Он потрогал ее руку – там, где была руна парабатаев; провел пальцем по линиям.

Она видела его отражение в стекле: еще один Джулиан с таким же острым профилем, такими же тенистыми ресницами.

– У тебя есть талант, Эмма. Доброта, от которой люди становятся счастливы. Ты по умолчанию считаешь, что люди не просто способны быть лучше, но и активно этого хотят – быть лучше. Ты и насчет меня так считаешь. Ты веришь в меня больше, чем я в себя верю.