Королевская аллея

Темное пахучее пиво — для подкрепления сил — Клеменс Мерк позволить себе не мог; и не только из-за деликатного сахарного баланса, но и потому, что потом почти неизбежно понадобилось бы немного подремать, а такого современный распорядок дня не допускает. Стоять навытяжку, вот нынешний девиз: стоять навытяжку в любой час дня, ради важных вещей или какой-нибудь халтуры, чтобы всё постоянно дребезжало и функционировало; несокрушимым, smart[88] должен сегодня быть каждый человек, а иначе — hire and fire[89], получил job[90] и сразу потерял job, как в США; после двух мировых войн человечество, похоже, так и не вылезло из траншей и стрелковых окопов: человек сам себя заряжает, сам нажимает на спусковой крючок, ведет существование контактной мины и одновременно — взрывающейся петарды; это некрасиво — более того, отвратительно, безвкусно: вечное дебоширство затравленных существ вместо бережного обращения друг с другом и, не в последнюю очередь, с самим собой. Будапештские грезы за гуляшом отошли в прошлое. Очень жаль. Человек больше не живет, он лишь претерпевает жизнь. Это подло. Против такой подлости надо поднять революцию, то бишь бунт, программа которого сведется к следующему: «Я это я, я буду ходить чуть медленнее, я лягу в постель именно потому, что сейчас разгар рабочего дня и я будто бы должен носиться повсюду, как бобик! Я это и есть мой мятеж. Против того, что вы, притворяющиеся большими шишками, от меня хотите. Я же хочу быть самим собой и насладиться необходимой мне глубокой, глубокой паузой».

Клеменс Мерк покачал головой, поскольку у него опять слетело с языка: «Будапешт»… будто это и есть таинственная Страна лентяев. Но так всегда бывает во время горячего завтрака, смысл которого как раз и заключается в том, что мысли твои блуждают неведомо где… Он окунул хлеб в подливу и постарался, чтобы ни капли не упало рядом с тарелкой, на письменный стол. Из-за своей кулинарной причуды он мало-помалу превращается в динозавра. Выходит, и этим тоже он обязан своему образцу для подражания, Штюрцли.

— Мясо было достаточно горячим? — Эта Безенфельдт поздно опомнилась. Он уже почти покончил с едой и может не отвечать на глупый вопрос. Через распахнутую в предбанник дверь он видит, как секретарша, очистив яблоко от кожуры, вытирает руки. Фрукты — более здоровая пища. Теперь его помощница грызет печенье «Лейбниц». Сухое, как пыль. На спинке ее стула сегодня висит зонтик с длинной ручкой, чтобы опираться на него при ходьбе. Но большую часть работы она в любом случае выполняет в сидячем положении. В «Бюро находок», богатом разнообразным содержимым, где хранятся забытые их постояльцами вещи, сотрудники пытались найти для нее какую-нибудь клюку. Напрасно. Если уж кто приковылял в вестибюль отеля с такой опорой, при выезде он ее не забудет. Хотя случалось, что при уборке номеров находили даже свидетельство о браке… и потом приходилось посылать его вслед уехавшему экспресс-почтой.

Он отпил глоток минералки.

Она закончила телефонный разговор.

— Есть что-нибудь новое с фронта? — бросил он свой вопрос в более светлый предбанник.

— С какого? — Оба давно привыкли переговариваться, сохраняя дистанцию.

— Партия вина из Бад-Мергентхайма?

— Поступила вчера вечером.

— Кровельный лоток со стороны двора?

— Кровельщик придет завтра.

— Писатель?

— В данный момент отсутствует.

— А генерал-фельдмаршал?

— Близок к капитуляции.

— Ему не привыкать.

— Зимер меня известит, как только он съедет.

— Он получит скидку.

— Боюсь, он вообще не захочет платить. За душ без лейки в номере с видом на двор.

— Ах, да неважно! — простонал Клеменс Мерк и отодвинул пустую тарелку. Вечно одно и то же: сперва радостное предвкушение сытного блюда, потом удовольствие от первого куска, но сразу подлетает вопрос — уже вызывающий легкое отвращение, — неужто опять придется чуть ли не силой проталкивать эту еду в желудок.

Из-за бесконечных звонков Йоланда Безенфельдт так и не разрезала яблоко на дольки. Оно, наверное, уже побурело.

— Ах да! — Она едва успела положить трубку. — В одиннадцать тридцать. Придет мальчик-лифтер.

— Лифтер? Зачем тогда в отделе кадров сидит Мюллер?

— Арман…

— Кто?

— Так зовут лифтера. Он, по его словам, будто бы состоит с вами в родстве.

— Что? — Директор Мерк поднялся из-за стола и раздраженно отшвырнул салфетку. — Я своих родственников знаю. Ничего французского в них нет.

— Он много раз настойчиво просил о встрече с вами.

Стук в дверь и произнесенное фройляйн Безенфельдт «Войдите», можно сказать, слились в один звук. Поскольку у нее, из-за перевязанной ноги, попытка подняться вызвала бы затруднения, она осталась сидеть, что по отношению к мальчишке-лифтеру в любом случае было нормально.

— Солнце, мать всякой предприимчивости и источник радости, уже приближается к зениту, — услышала она, — и я воспринимаю неизбежность наступления этого превосходного часа как верный знак того, что и мое стремление приведет меня к счастливой развязке.

Секретарша, рядом со своим символическим плодом, уронила цветной карандаш.