Кряхтя, поднялся и неловко отряхнул с курты рассыпавшиеся орехи. Кажется, он уже был чем-то одурманен, что же будет, когда подействуют мои духи?
Я повернулась, показывая себя и, приготовившись танцевать, встряхнула браслетами.
Покачивание бедра, и сари, колыхнувшись и играя цветом, легло мягкими складками. Поворот плеч, и тонкая ткань натянулась на груди, притягивая взгляд к ее очертаниям. Круг, и голой кожей спины чувствую жадный взгляд зрителя. Плавный шаг, и я снова к нему лицом. Сокращаю мышцы, и по животу бежит волна, а кожа переливается перламутром в пламени свечей.
Мне неприятно смотреть на незнакомца. На его расплывшуюся по подушкам фигуру, на торчащие из шаровар и покрытые черным волосом лодыжки. Но невольно отметила подернутый масляной поволокой взгляд и приоткрытые, влажно поблескивающие губы. Судя по всему, он уже попал под действие моих духов.
– Где тебя нашли такую? – он вытер рукой рот и в усах застряли крошки. – Подойди сюда, хочу тебя получше рассмотреть.
Представив, как он прикасается той же рукой, которой сейчас вытирал мокрые губы, я содрогнулась, но подчинилась.
Медленно, шаг за шагом, приближалась к вороху подушек и расставленным среди них серебряным блюдам и кувшинам.
– Хочешь есть? – он обвел возвышающиеся на блюдах яства рассеянным взглядом. – Попробуй кокос, очень вкусно, – взял ломтик белой мякоти и протянул мне.
– Нет, спасибо, я не голодна, – я отступила, а мужчина нахмурился.
– Наклонись-ка поближе, – поманил он.
На мгновение замявшись, я приблизилась еще на шаг.
– Садись, – пухлая ладонь легла на подушку.
Взгляд метнулся в двери. Уходить, не доведя дело до конца, было нельзя. От бессилия и отвращения выступили слезы, но я опустилась на колени.
– Никто не смеет пренебрегать моими предложениями, – он схватил меня за шею, притянул к себе и засунул в рот ломтик кокоса.
Ногти больно врезались в кожу, но я не проронила ни звуки и жевала сладкую мякоть. Как ни странно, это помогло справиться со слезами.
– Какая ты ароматная, – он уткнулся мне в шею, оставляя мокрые следы. Длинные усы неприятно щекотали, но я старалась не подавать вида, насколько мне противно. – А на вкус ты такая же сладкая?
Я не успела опомниться, как он повалил меня на подушки и впился в губы, жадно причмокивая и слизывая помаду вместе с ядом.
– Ты прекрасна… прекрасна… – натужно хрипел он, а руки тем временем торопливо шарили под сари, сжимали грудь, ощупывали бедра, я же, глотая слезы, молилась, чтобы все это поскорее закончилось.
– Помоги снять все это, – то ли просипел, то ли прохрипел он. Из-за шума в ушах я уже не могла разобрать, и повалился на спину, выкатив большой живот. – А то, что-то я…
Теперь он уже на самом деле хрипел, с трудом втягивая воздух. Его глаза, остановившись, смотрели в потолок, на губах выступила пена, а толстые пальцы хватали воздух.
Еще пара коротких рваных вздоха, и он затих. Я же продолжала сидеть не в силах ни встать, ни говорить, ни плакать. Только благодарила Богиню, что ядовитая краска на груди оказалась невостребованной, и смотрела на побледневшего мужчину.
Я не заметила когда из темной ниши появился мой провожатый. Видела, как он наклонился над толстяком и приложил пальцы к его шее, но не осознавала происходящего. Безучастно отнеслась, когда он поправлял на мне сари, прикрыл лицо.
– Пойдем, нам пора. Хватит сидеть, как статуя, – дернул он меня за руку.
Я молча поднялась и, ничего не видя, пошла.
Прежде чем покинуть дом, мой спутник сунул слуге звякнувший мешочек и помог мне забраться в паланкин.
– Ты все сделала очень хорошо. Молодец. В следующих раз, после того, как выполнишь свою миссию, не застывай. Сразу уходи. Тебя никто не должен видеть.
Всю дорогу я молчала и ничего не видела из-за заслонившей взгляд белой пелены, а когда добрались до храма, вошла в общую комнату, забралась на служащий ложем настил, поджала ноги и укрылась циновкой.
Кто-то присаживался радом, что-то говорил, тряс, но я ничего не воспринимала и хотела лишь одного – чтобы меня оставили в покое.
– Пойдем-пойдем. Тебе надо смыть все с себя, – кто-то сказал и приподнял меня.
Я встала. По знакомым коридорам шла, не видя их и того, кто шагал рядом.
И только когда чьи-то руки прикоснулись к сари и попытались снять, оторопь спала.
Я кричала, брыкалась, пыталась оттолкнуть руки, но кто-то меня обхватил за плечи.
– Успокойся, ты дома, все хорошо, – кто-то гладил меня по голове, и я узнала голос Малати. – Успокоилась? – она заглянула мне в глаза. – Сними украшения и сари, тебе надо смыть краску.
Она отступила, а я с ужасом смотрела на стекающую по ее рукам кровь, потом перевела взгляд на свои браслеты – на них тоже расплывались красные разводы.
– Извини, – сипло прошептала я.
– Ерунда, просто царапины, – Малати махнула рукой. – Раздевайся, я попрошу, чтобы их обработали.
Я опустилась в воду, а к ней подошла женщина и смазала порезы, потом перевязала руки чистым полотном, и Малати, вернувшись ко мне, села на край купальни.
– Я бы тебе помогла, если бы ты меня не порезала, – улыбнулась она.
Я кивнула, оттирая кожу от маслянистых духов и краски.