Королевские дети. Жизнь хороша (сборник)

Это была – с большим отрывом – самая длинная речь, какую Якобу приходилось держать когда-либо в жизни. Он ещё раз потрепал коня по шее, потом сел к Марии в экипаж и закрыл дверцу. Кучер прищёлкнул языком и дёрнул за поводья. Колёса оставили за собой на дороге тонкий след на нежном пушке снега, и этот след быстро припорошило. Снег шёл всю ночь, пока экипаж тащился наверх, к Яунскому перевалу. Снег продолжал идти и когда карета налегке возвращалась вниз в свете нового утра, и он продолжал идти и когда Мария с Якобом брели, утопая в нём по колено, к своей пастушьей хижине. Прошло восемь лет с тех пор, как они были здесь в последний раз. Якоб тащил на спине тяжёлую «козу» с запасом продовольствия.

Входную дверь уже завалило снегом, Якобу пришлось её откапывать. Они вошли внутрь и не выходили оттуда пять дней и пять ночей. Все эти дни и ночи шёл снег, хижина вся потонула в снегу. Из трубы иногда поднимался дымок, в окошке от случая к случаю мерцал беспокойный огонёк коптящей сальной свечи. Серны наблюдали за хижиной с безопасного расстояния на высоте скал, и поскольку ни один человек подолгу оттуда не показывался, они осторожно спускались ниже, на альпийские луга, чтобы добывать там из-под снега траву и мох.

Дули злые северные ветры, нагоняя снегов и выравнивая ландшафт. В низинах заносило белым покровом дороги, русла ручьёв и земные впадины, в горах наполнялись снегом расщелины; уже на второй день все перевалы, горные тропы и лесные дорожки были непроходимы. Кто в эту пору был в горах, надолго застревал там, а кто собирался наверх, тому приходилось терпеливо ждать до весны.

Ранним утром шестого дня снег внезапно перестал идти. Тучи разошлись и постепенно растаяли, в полдень с зимнего стального неба светило солнце. Тут на щипце пастушьей хижины со скрипом открылся люк, так что все горные галки вспорхнули с конька крыши, и оттуда вылез Якоб и упал в мягкий снег. Он откопал входную дверь и освободил окно, после чего снова скрылся внутри. И потом у серн было ещё три дня дополнительного времени привольно пастись на альпийском лугу.

Всю зиму Мария и Якоб оставались в горах. В погожие дни они катались на санках или охотились на серн, кипятили своё бельё на огне под открытым небом и вывешивали его сушиться на солнце. В бураны и снегопад не выходили из хижины, иной раз дня по четыре. На новогодний день святого Сильвестра они построили тепловой аэростат и в полночь запустили его, а потом и дни стали уже длиннее. Постепенно таял снег, на крутых местах после полудня с грохотом сходили лавины. Горные тропы и перевалы ещё долго оставались непроходимыми, но на склонах, освещённых солнцем, уже пробивалась трава.

Сурки просыпались из зимней спячки оттого, что талая вода заливала их норы. Они выползали на свет и потягивались своими затёкшими конечностями; после полугодового поста от них оставались лишь кости да шкурка. Но прежде чем пуститься на поиски корма, они спаривались, кувыркаясь по лугу, трепыхаясь и натужно дыша, слипаясь в один комок шерсти, потому что время в горах коротко; кто хочет успеть до наступления следующей зимы зачать потомство, выносить его и выкормить, тому не следует откладывать дело на потом.

Мария и Якоб лежат на шерстяном одеяле на солнце, пьют родниковую воду и жуют вяленое мясо серн. Она положила голову ему на руку, он поёт ей песню, которую выучил в Шербуре.

– Хочешь, я напою тебе песню Якоба?

– О да! – говорит Тина.

`A la Claire fontaine m’en allant promener,
J’ai trouv'e l’eau si belle que je m’y suis baign'e.
Il y a longtemps que je t’aime, jamais je ne t’oublierai.
Sous les feuilles d’un ch^ene je me suis fait s'echer.
Sur la plus haute branche le rossignol chantait.
Il y a longtemps que je t’aime, jamais je ne t’oublierai.
Chante, rossignol, chante, toi qui as le coeur gai,
Tu as le coeur `a rire, moi, je l’ai `a pleurer…

[1]

– Красиво, – говорит Тина. – Как ты думаешь, Мария уже беременна?

– Ничего про это не знаю.

– Странно. Оба хороши собой и здоровы, молоды и влюблены и проводят полгода вместе в альпийской хижине, в снегах, укрытые от глаз, не имея никаких особых занятий, причём большую часть из этих часов – уютно и в согласии устроившись на медвежьей шкуре перед камином – и чтобы при этом не забеременеть?

– Почём мне знать. Прихоть природы.

– Может, они разругались? Знаешь, ведь когда люди так надолго заперты вместе, у них может развиться психологическая непереносимость другого.

– У тебя могла бы развиться психологическая непереносимость меня?

– А может, Мария заболела? Или у Якоба была проблема с этой его штукой.

– У него не было проблемы с этой его штукой.