Королевские идиллии

Согласна я. И все ж просить тебя

Я вынуждена. Сына моего

Пленил и голодом довел до смерти

Брат мужа, чтоб присвоить то наследство,

Что ты, сразив отца, оставил сыну.

Поэтому, хоть ты мне ненавистен,

К тебе с мольбою обращаюсь. Дай

Мне одного из рыцарей твоих,

Дабы отмстил за сына этот рыцарь

И негодяя подлого убил».

Тотчас же голос рыцаря раздался:

«Прошу твоей я милости, Король!

Я родственник сей женщины несчастной.

Дозволь исправить мне несправедливость

И человека этого убить».

Тут вышел сенешаль сэр Кей^[76] и крикнул:

«Прошу, Король, ей в просьбе отказать.

Она при полном зале над тобою

Смеяться вздумала, и потому полезней

Ей будут кандалы и кляп во рту».

Но молвил, глядя на него, Артур:

«Мы, ваш Король, сидим здесь для того,

Чтоб справедливость в нашем королевстве

Всегда торжествовала. Видим мы,

Что любит мужа женщина сия.

Мир, женщина, тебе с твоей любовью

И ненавистью! Древние владыки

Тебя за речь подобную сожгли бы,

Аврелий Эмрис^[77] покарал бы смертью,

А Утер вырвал бы язык твой. Я же

Лишь говорю: Уйди, чтобы во мне

Суровый нрав ушедших королей

Не воплотился. Родственник вдовы,

Иди с ней вместе и схвати злодея.

Но убивать не смей – сюда доставь,

Чтоб мы по справедливости его

Судили в соответствии с законом.

Коль он виновен, именем Владыки

Бессмертного, казнен убийца будет».

Затем явился в зал посланец Марка,^[78]

Монарха Корнуолла, о котором

Дурная слава шла. В руках держал он

Сверкающую ярко, словно поле

Горчицы дикой при нежданном солнце

Меж ливнями двумя, парчу златую.

Ее он перед троном расстелил

И, преклонив колени, возгласил,

Что лорд его, король вассальный Марк —

Уж у подножья Камелота. Ибо

Услышал Марк, что милостью своей

Артур его двоюродного брата

Тристрама в рыцари возвел недавно.

А так как сам он выше положеньем,

Чем брат его, поскольку он – король,

То просит он сеньора своего,

Чтоб и ему оказана была

Такая же большая честь. А в знак

Его любви и верности вассальной

Принять он молит эту ткань златую.

Но приказал Артур, чтоб ту парчу,

Разрезав на куски, в очаг швырнули,

Где тлел дубовый ствол: «Ужели будет

Щит Марка средь других щитов висеть?»

А дело в том, что в зале возвышалась

Огромная колонна, вкруг которой

Кольцо тройное каменных щитов

Стояло: на одних были гербы,

Другие – вязь резная украшала,

Но средь щитов встречались и пустые, —

А снизу, аркой, выступал очаг.

Под каждым из щитов стояло имя

Его владельца-рыцаря. Такой

Обычай был Артуром установлен:

Когда какой-нибудь прекрасный рыцарь

Свой первый славный подвиг совершал,

Щит украшался лишь резьбой фигурной.

Когда он совершал второй свой подвиг,

Щит украшался рыцарским гербом.

Но если не свершал ни одного,

Щит оставался чистым. Только имя

Под ним стояло. И увидел Гарет

Гавейна щит, украшенный богато,

И Модреда – пустой, как смерть сама.

И вновь Артур велел парчу златую,

Разрезав на куски, швырнуть в очаг.

«Нам было бы приятнее корону

Отнять у Марка, чем ему позволить

Стать рыцарем, поскольку королем

Зовут его. Есть короли у нас.

Мы не даем им воевать друг с другом,

Но всех их оставляем королями.

Средь них немало щедрых, милосердных,

Правдивых, смелых, добрых. Их к себе

Мы привлекли. Они все – в этом зале.

А Марк высокий титул короля

Покрыл позором. Впрочем, точно так же

Он низкое бы званье запятнал…

Пусть тот, кто нам принес парчу златую,

Вернется к Марку и уговорит

Его пред наши очи не являться,

Иначе мы его парчей свинцовой

Укроем, чтобы он умолк навеки.

Трус, интриган, обманщик вероломный!

Нет, нет, не ты! Пусть Кей, наш сенешаль,

Тебя накормит и отпустит с миром…

Будь проклят тот, кто нож вонзает в спину!»

И многие другие подходили

К Артуру и просили оградить их

Кто от зверья, а кто – от человека,

И рыцарь был отправлен вместе с каждым.

Тут, наконец, и Гарет, тяжело

Руками опершись на плечи слуг,

Приблизился к Артуру и сказал,

Стыдливо очи долу опустив:

«Прошу твоей я милости, Король!

Я истощен, ослаблен и могу

Ходить, лишь на кого-то опираясь.

Дозволь мне кухонным слугою стать

И за столом прислуживать тебе

Двенадцать месяцев и день. Но только

Не спрашивай, как звать меня. Тогда

Пойду я за тебя в огонь и в воду».

Король ему: «Ты, юноша, прекрасен

И милости заслуживаешь большей!

Но коли сам ты большей не желаешь,

Что ж, послужи немного под началом

Хозяина питья и пищи – Кея».

И встал он, и покинул зал. А Кей,

Чей желтоватый лик напоминал

Растенье, корень коего изъеден

Лишайником, с усмешкой произнес:

«Должно быть, из аббатства этот малый

Пришел к нам, где бедняге не давали

Отведать вволю мяса и похлебки.

Так вот, ему я случай предоставлю!

Коль хорошо трудиться будет он,

Я зоб ему, как голубю, набью,

И будет он лосниться, словно боров».

Тогда стоявший рядом Ланселот

Воскликнул: «Сенешаль, вы узнаете

Собак-ищеек и других собак,

Вы знаете коней. Но человека —

Да, человека! – вы узнать не в силах!

Густые брови, волосы, как шелк,

И тонкий нос прямой, и эти руки

Прекрасные – в них тайну вижу я!

Не знаю, из дворца ли он пришел

Иль из овчарни, только я уверен,

Что мальчик благороден. Обращайтесь

С ним милостиво, а иначе он

Когда-нибудь придет и осрамит

Вас за такую скорую оценку!»

А Кей ему: «Какая еще тайна?

Вы думаете, отравить способен

Он королевскую еду? Ну нет!