Королевский двор Франции в эпоху Возрождения

Французский филолог Роже Дюбюи, исследовавший историю развития двух семантически связанных друг с другом слов, встречающихся главным образом в литературных произведениях и имеющих отношение ко двору — courtois (галантный, куртуазный) и courtisan (придворный, куртизан), показал вместе с тем, что, несмотря на общее происхождение, они использовались в разные времена и в разных смыслах[241]. Первое, несмотря на массу оттенков и меняющихся со временем значений, появилось около 1080 г. и вплоть до конца XV столетия было связано с обозначением искусства придворной жизни и службы, благородными и достойными рыцаря манерами, противостоящими манерам простолюдинов, учтивым и обходительным отношением к дамам[242]. Р. Дюбюи также демонстрирует, что производное от courtois, — corteisien — «имеющий отношение ко двору, придворный», употреблялось в XIV в., но уже в следующем веке исчезло из общественной лексики, вытесненное словом courtesan, поскольку обозначало прежде всего тех, кто время от времени бывает при дворе и при короле, согласно феодальным обязательствам, и не связан постоянной службой за жалованье[243].

Слово же courtisan (courtesan), появившееся на рубеже XIV и XV вв., и, видимо, заимствованное из итальянского языка, стало общеупотребимым только в XVI в., когда королевский двор, превратившийся в символ централизованного государства, стал функционировать как незыблемая социально-политическая и институциональная константа и потребовались новые обозначения тех, кто занят в его штате. Во Франции особой популярностью пользовалась книга Бальдассаре Кастильоне «Придворный» (Le Courtisan), посвященная Франциску I, переведенная и изданная впервые в 1537 г., которая стала своего рода учебником придворной жизни для нескольких поколений[244]. Только на исходе существования Старого порядка courtisan, на волне антимонархической пропаганды эпохи Просвещения, начнет приобретать отрицательный смысл, а позднее — обозначать постыдное женское профессиональное занятие[245]. Стоит отметить, что в XVI в. courtisan употреблялось только в мужском роде.

Возвращаясь к nobles, нужно обратить внимание на эволюцию этого слова в XVI в. В частности, согласно выводам американского историка Дж. Хапперта, этот титул в эпоху Ренессанса утратил строго дворянский характер, а его носители, nobles hommes, заняли промежуточное положение между родовитым дворянством, nobles de race, и верхушкой третьего сословия, bourgeois[246]. Как правило, речь идет о выходцах из неблагородных слоев, которые в том числе благодаря придворным и государственным должностям начали активно внедряться в ряды дворянства, со временем сформировав самостоятельную и влиятельную социальную группу, названную А.Д. Люблинской, применительно в XVII в., «новым дворянством»[247]. С осторожностью можно говорить, что к этому времени уже выстраивалась новая иерархия высших социальных групп, искавших средства самоутверждения, в том числе посредством двора.

Так, анализируя нотариальные акты дворянских дарений середины XVI столетия, сохранившиеся в Парижском Шатле, П.Ю. Уваров обратил внимание, что они зафиксировали социальный статус дарителей как «сеньоров» и «дворян». Несмотря на всю условность такого деления, тем не менее, последняя группа все чаще указывала и документировала свои отличительные социальные качества, звания и титулы: «Все "индексы престижности" нарастают при движении от сеньоров к экюйе, а от них к шевалье и баронам»[248]. Однако, современные историки также согласны с тем, что невозможно одними правовыми критериями определять настоящие границы носителей дворянского статуса, иначе мы получим искаженную картину действительности и социальной динамики, в том числе придворной[249].

А последняя была неразрывно связана также с явлением фаворитов и фаворитизма, который уже в XVII в. стал приобретать самостоятельные институциональные черты внутри двора. Вообще, борьба за влияние феодальных кланов и клиентел, представлявших при дворе разные регионы страны, равно как отдельных персонажей или партий, была характерной чертой средневекового двора Франции[250]. Пример «мармузетов-магометов» (Marmousets, Mahomets), сплоченной группы советников, занимавших придворные должности в Королевской палате и возвышенных Карлом VI, весьма показателен[251]. Двор более позднего времени, несмотря на все социально-политические коллизии, продолжал воспроизводить фаворитизм в той или иной форме, поскольку этот вид королевского благожелательства был взаимовыгоден, зачастую был связан с механизмами организации публичного управления, степенью влияния при дворе и в стране, доступом к королевским милостям, а значит, благосостоянию.