Королевский променад (СИ)

— Если есть Аслан, почему бы не существовать и Таш, — пожал плечами Глозель и повернул руку, показывая вытатуированную птичью голову. — Само изображение Таш и знак священного города, семиконечная звезда и схема дельты — я имею возможность породниться по крови с Тисроком, — он оглядел побледневшие лица и усмехнулся. — Что только не сделают влиятельные матери, чтобы я не забрал в свое войско их сыновей.

— Я не знал, что их татуировки столько значат, — сокрушенно сказал Тириан, понимая, что мог бы и раньше разглядеть воинов в торговцах, прояви от больше любопытства и сознательности.

— Все имеет значение, — пожал плечами Глозель.

— А хоть что-то, связанное с Нарнией, у тебя есть? — ревниво спросила Джил.

— Да, — ответил генерал и посмотрел на Сьюзен, улегшуюся к нему на колени, потом снял на минуту обручальное кольцо: под ним был вытатуирован цветок, похожий на лилию, таких не росло нигде, кроме скал на Одиноких островах.

Юстэс вздохнул и поежился. Ему приходилось гостить у Сьюзен в Америке, где он и познакомился с Глозелем. Эдмунд посвятил его в детали биографии будущего родственника, и Юстэс никак не мог поверить в то, что тот мало того, что попал из Нарнии в этот мир и остался, так еще и был врагом Каспиана, ставшего Юстэсу настоящим другом. Пытался его убить! Сражался против него в бою! Питер с ним возмутительно хорошо ладил, чем раздражал Эдмунда и самого Юстэса, Люси искренне старалась вести себя так, словно ее все устраивает, но Глозель видел родственников своей жены насквозь и, кажется, искренне наслаждался всеобщей ненавистью. В качестве друга ему хватало и Питера.

Юстэс объявил ему войну после того, как Глозель, послушав рассказы о путешествии на «Покорителе зари», презрительно фыркнул и принялся красочно расписывать громадные галеры с сотнями гребцов — естественно, рабов — а также рассказывать свое мнение о короле, решившем оставить свою страну и отправиться в путешествие. Тархистан что, внезапно исчез с карты? Великаны вымерли? Может, все были счастливы видеть Каспиана на престоле?

— Каспиан — великий король! — бледнея от гнева, выкрикнул Юстэс. — Его любит весь его народ!

— Не бывает королей, которых любит весь народ, — припечатал Глозель. — Дело короля — обеспечить свою власть, а как сделать это, катаясь на корабликах? Зря я его жалел и редко брал на казни, надо было заставлять его смотреть на тех, кто желает смерти королю.

— Ну, он же видел тебя, — усмехнулся Эдмунд.

— Его милость по отношению ко мне — непростительная для государя ошибка, — Глозель сидел на диване, положив руку на колено Сьюзен, которая делала вид, что орут и ругаются вовсе не при ней, ее это все не касается. — А если бы я остался в Нарнии? Каспиан, насколько я его знаю, заставил бы меня присягнуть, отправил бы на покой или, если победа не вытрясла из него все мозги, сделал главой пограничной стражи или посланником в Ташбаане. Но судя по тому, что он отправился в путешествие, он попытался бы заставить меня жить мирной жизнью, а когда вернулся в Нарнию, на троне сидел бы другой узурпатор. Впрочем, я тоже совершил бы ошибку и оставил его в живых…

Юстэс тогда решил раз и навсегда, что муж двоюродной сестры ему не нравится; как хорошо, что они все живут в Америке!

Радовался он недолго — Пэвенси перебрались назад в Англию, и Глозель словно ему назло продал свой дом и купил новый недалеко от школы, где учились Юстэс и Джил. Родители Юстэса были очарованы Сьюзен, по их мнению, единственной разумной из всех этих Пэвенси, потому в каждом письме настаивали на том, чтобы Юстэс сходил на чай к милой кузине и передал ей то-то и то-то. Глозель его посещениям искренне радовался, используя любую возможность, чтобы поиздеваться; однажды Юстэс малодушно позвал с собой Джил — та уже знала о Нарнии, и ей хотелось познакомиться с самой легендарной королевой Сьюзен, но Глозель и на нее произвел негативное впечатление.

— Отвратительный тип, — заявила Джил, когда они с Юстэсом покинули дом его родственников. Юстэс радостно закивал. — Но Сьюзен очень красивая, настоящая королева. И относится к нему тоже… красиво.

Юстэс поморщился, покосившись на нее, но не стал уточнять, хотя и сам ощущал какое-то необъяснимое тянущее чувство, когда смотрел на них. Сьюзен и Глозель общались взглядами, едва уловимыми жестами, говорили о непонятных вещах, о пиратах и старинных кораблях, а кабинет в их доме напоминал рабочее место какого-то профессора: куча старинных рукописей и писем со всего мира — они были настолько на своей волне, что даже среди друзей Нарнии казались несколько чуждыми. Раздражало то, как они касались друг друга мимоходом, обмениваясь взглядами — было такое же неприятное ощущение, как бывает, когда при вас кто-то говорит на незнакомом иностранном языке, причем поглядывая на вас, что дает понять: говорят именно о вас, но не понятно, что именно.

Но вряд ли что-то хорошее.