– Никто не будет тебе подчиняться, подлец! – с галереи в зал спускалась Сюзанна. – И пусть свершат надо мной суд, но я открою сердце: Люция – твоя и моя дочь, Фигаро. И пусть даже демоны в аду плюют тебе в лицо!
Прозвучало тихое всеобщее «ах». Фигаро покачнулся, коснулся рукой груди.
– Но почему раньше ты мне этого не говорила, Сюзанна?
– Ты был женат. А потом я боялась, а ну как меня насмерть забьют камнями на площади за прелюбодеяние! Но судьба послала мне милость – моя девочка, моя Люция появилась в замке, и сердце мое пело, как малиновка поутру! Она была удивительная, моя Люция, она обладала великими способностями, ибо ей звезды дали свою силу. А ты за это решил, что она ведьма!
– Я всегда думал, – тихо сказал Фигаро, – я был уверен, что все убеждения инсектоидов – правда… А теперь у меня есть дочь, и я сам послал ее на смерть. Сюзанна!
– Что?
– Я слагаю с себя все обязанности. Я буду под домашним арестом.
– Не волнуйся, кусок хлеба и стакан воды тебе всегда подадут.
– Спасибо. Я пойду.
Его молча проводили взглядами.
– Как мы теперь будем жить, Сюзанна? – спросила одна из поварих.
– По мере сил делать свое дело. Молиться о судьбе донны Люции. И надеяться, что она вернется оправданной.
На том и порешили. Самое интересное, что доктор Гренуаль и художник Рафачелли не сбежали, прихватив что плохо лежит! Наоборот! Они так же, как и все, скудно питались, скромно жили. Доктор Гренуаль следил за жизненными показателями Оливии, ухаживал за ней, а маэстро, запершись в своей импровизированной мастерской, дописывал парадный портрет Оливии. Мало того. Он выпросил у меня разрешение написать портрет спящей Оливии. И получилось прекрасно: на возвышении, в меховых одеялах спит красавица, профиль ее безупречен, руки в богатых парче и шелке протянуты вдоль тела и унизаны перстнями. Словом, к реальной Оливии это не имело никакого отношения. Ладно, он так видит. Маэстро назвал портрет «Спящая красавица».
А Оливия… Милая моя подруга все так же лежала в своем летаргическом сне. Доктор Гренуаль ухаживал за ней со всей возможной тщательностью, Сюзанна готовила целебные настои, жидкие супы – чтобы больная не умерла от истощения, меняла пеленки, обрабатывала кожу, чтобы не было пролежней.
Вот что рассказали мне, плача и смеясь, наперебой целуя руки, подсовывая пирожки и чай, мои дорогие челядинцы. Я тоже была счастлива до невозможности – я в дальнем уголке своего сердца вообще таила печаль, что замок снесен или сожжен дотла.
Наконец все немного угомонились, накрыли стол (спешно зажарили трех цыплят, разогрели картофельный суп и нарубили оливье), и я стала знакомить домочадцев с друзьями, которых обрела в заточении.
– Вот это Салли. Мне не нравится это имя, и мне хотелось, чтобы…
– Меня зовут Селестия, – кротко улыбнулась Селестия.
– Вы видите, моя милая подруга истощена. Сюзанна, ты ведь поможешь ей избавиться от худобы и болезней?
– Само собой, и тебе помогу, доченька.
– Это Люций. Его планета носит название Одинокой Розы, находится неизвестно в какой вселенной, и он не знает, как вернуться туда. Но сначала он хотел бы найти свою сестру. Собака – это его Близкое Сердце, и, кстати, она умеет разговаривать. Маттео, простите, что представляю вас последним. Это бывший комендант тюрьмы, но после одного чудесного случая…
– Госпожа исцелила меня, – вставил Маттео.
– Мы решили, что нам веселей вместе. И мы стали вот таким вот Обществом Близких Сердец.
– А можно вступить в ваше Общество?
– Конечно.
– Только давайте мы все как следует попируем и отдохнем.
И вот теперь я сидела в покоях Оливии напротив камина. В замке было холодно – нежилые комнаты словно вымораживали все остальное; голые, без ковров, стены превращались в ледяные глыбы; моя подруга лежала под меховым одеялом, Сюзанна только что немного попоила ее травяным чаем.
– Оливия, – я коснулась губами ее холодных пальцев, словно вырезанных из мрамора. – Как мне тебя не хватает! Что бы только не согласилась я отдать, лишь бы ты стала здоровой! Без тебя моя душа постарела на сто лет…
– Ну-ну, – похлопала меня по плечу мама. – Будем надеяться.
А знаете, надеяться – это очень здорово. Равно как и верить. И тем более любить.
Конец февруария прошел с традиционными Тестяными рожами – праздником, когда из жирного теста лепят круглые, носатые рожи, пекут, вешают на дерево, и тот, кто надкусил больше всего рож, может поцеловать самую красивую девушку в замке. Самое смешное, что в этот раз победил доктор Гренуаль и со смаком расцеловал Сюзанну.
А вечером, на закатном солнце, мы сожгли чучело зимы, чтобы уже с утра весна вступила в свои права.
Утром первого дня весны я проснулась с удивительным чувством. Словно внутри меня – купол прекрасного храма и певчие поют в нем славу Всему Сущему.
Я откинула одеяло, встала и подошла к окну. Небо было синим, как кобальт. Именно таким небо бывает над Старой Литанией в самую раннюю весну.
– Слава тебе, Все Сущее, за то, что мы видим и не видим, что имеем и не имеем, за кого ждем и кого помним, – я не отличалась особым благочестием, но эту молитву я всегда произносила.