Королевство на грани нервного срыва

– Маттео! – приветствовала я его. – С первым днем весны! Фигаро повел народ приводить замок в порядок.

– Я немедленно присоединюсь!

– Лучше присоединитесь ко мне, и я покажу вам замок. Ну и поболтаем. А что не так с оливье?

– С чем?

– С салатом. Это гениальное изобретение нашего шеф-повара: салат, названный в честь герцогини Оливии! Все его просто обожают, рецепт содержится в строжайшей тайне, а шеф-повара у нас двенадцать раз пытались подкупить и шесть раз выкрасть!

– Может быть. Но для меня это месиво со странным запахом, на которое я даже смотреть не могу.

– Гм, может что испорчено. Дайте-ка вилку.

Я попробовала салат. Все нормально, как положено, и соли в меру, и перцу, и огурцов. Незаметно я умяла весь салат под восхищенным взглядом Маттео.

– Ну вот, а вы боялись. Маттео, чем же вас тогда кормить?

– Я привык есть перловую кашу и ржаные сухари.

– Понятно, тюремный рацион. Подумайте, может, перейти на гуляш, супы, хотя, конечно, мы разорены и кухня будет скромной, но все-таки. Я не могу позволить своему другу питаться, как дворовая собака.

Маттео посмотрел на меня так… Так…

– Я готов есть хоть гвозди за то, что вы назвали меня своим другом.

– Нет! – коварно воскликнула я. – За это я приучу вас пить чай с печеньем!

И я чмокнула его в щеку. Ту самую, на которой было раньше родимое пятно. Секунд двадцать мне казалось, что Маттео от этого поцелуя умрет на месте. Он так посмотрел на меня… Можете сами решить как.

– Идемте, я покажу вам наш замок. Конечно, раньше он был пороскошней, но и сейчас годится для житья.

И мы пошли.

– Вот это – малая столовая, Маттео. Здесь в основном питались мы с Оливией, ибо герцог будними днями всегда заказывал еду в свой кабинет на галерее.

– А почему он не хотел есть вместе с вами?

– Вы полагаете, покойничек был сама любовь и приятность? Вы ошибаетесь. Может, конечно, на официальных приемах он и блистал человеколюбием, остроумием, элегантностью и всем, о чем можно подумать, читая его стихи. На самом же деле это был хмырь из хмырей, который никого терпеть не мог, особенно свою дочь.

– Как же вы вышли за него замуж? Он принудил вас?

Я рассмеялась:

– Скорее уж я его. Герцогству грозила серьезная опасность, и для того, чтобы ликвидировать ее, мне пришлось силком затащить герцога в венчальную часовню. А он и внимания не обратил! Правда, иногда бормотал что-то типа «вы герцогиня, вам и выбирать обивку кресел» или «не мешайте мне творить». Так что вряд ли я страдаю любовью к старине. Тем более к старине, коего звали Альбино Монтессори.

Произнеся его имя, я поежилась, потому что меня словно холодом обдали.

– Как странно, – сказал Маттео. – Будто открыли двери в погреб.

– Дух покойного летает, наверно, – беспечно молвила я. – Не бойтесь, Маттео, я сумею за всех нас постоять!

– Мне бы хотелось, – медленно молвил Маттео, – самому произнести эти слова.

Ой, ой, ой, вот она, пресловутая мужская гордость! То, что писюлина шестнадцати лет может из грязи золото лепить в буквальном смысле – это все, как говорится, бабкина стряпня, а вот если б он сам золото лепил, и мечом махал, и галактики взрывал – вот это дело, это правильная постановка вопроса! Конечно, его задевает: я – писюлина и вон какая крутая, а он пожилой уже…

– Маттео, сколько вам лет?

– Двадцать девять.

Конечно, пожилой. Какие там могут быть силы. Будем считать, что в Кастелло ди ла Перла он вышел на пенсию.

– Почему вас вдруг заинтересовал мой возраст, Люция?

– Да так. Выглядите молодо, подтянуто.

– Я занимаюсь упражнениями с мечом и протазаном с восьми лет.

– Вы что же, рыцарь?

– Нет, я не посвящен. Я простолюдин, сирота. В пять лет меня, голодного и оборванного, нашли в доках Бердаунского порта. Я даже говорить не мог, ну вот и отдали меня в сиротский приют, где я очень скоро превратился в истощенного, но злобного и не дающего себя в обиду волчонка. Однажды в приют пришел старик рыцарь, который был смертельно болен, но при этом он хотел передать кому-то достойному все свое мастерство. А тут как раз завязалась драка, и он выбрал меня в ученики. Сначала я осваивал кинжал, подрастая – меч, протазан, алебарду, лук, метательные ножи. Умирая, учитель сказал, что самое главное в его учебе – мастерство понять и не убить. Я очень долго скорбел после его смерти, я не хотел быть среди людей и устроился комендантом тюрьмы. У меня там было два любимых занятия – снова и снова упражняться в технике боя, доводя ее до совершенства…

– А… второе?

– Молиться Всему Сущему о душах всех заключенных.

– Маттео, невеселая была у вас жизнь.

– Жизнь не обязательно должна быть веселой. Главное – понимать, что ты в этой жизни нужен. Я был нужен заключенным, я молюсь за них и сейчас.

У меня встал ком в горле, я взяла Маттео за руку и сказала:

– Тогда помолитесь за Оливию и меня.

– Да.

Мы некоторое время стояли так, не разнимая рук, и это было удивительно приятное ощущение, и молчание, повисшее меж нами, почему-то пахло одуванчиками. Словно Маттео обрызгали особыми одуванчиковыми духами.

– Ну, что мы все стоим и стоим, – засмеялась я, не выпуская его руки, – Идемте дальше осматривать замок.