Королевство железа и драконов (СИ)

— Его зовут Кассиан. У него крылья, как у настоящего дракона. Он командует армией одного из королевств в том мире. Непослушные тёмные волосы постоянно завязывает в пучок. Ужасно мажет, когда играет в снежки. Он кусает меня за шею, передразнивая и называя себя ведьмаком. Рассказывает сказки про колдуний, которые едят непослушных детишек. Всегда приносит мне к ужину баранину. Когда засыпает дёргает правым крылом и складывает на меня ноги.

Элида смеялась сквозь слёзы. В её глазах сияло счастье.

— Он думает, что я его ненавижу. А ещё, будто я пахну персиками, — Манона, шмыгнув носом, резко провела предплечьем по лицу. — Он — моя истинная пара.

Элида растаяла. Ведьма дернула за железную цепь, взывая ко Тьме, чтобы та помогла ей.

Резко вдохнув, она увидела свет.

========== Глава 19. ==========

Глаза Маноны оставались закрытыми, но проникавший сквозь веки темно-серый свет со скользящими полосами красного и редкой белёсой рябью казался невероятно ярким после Тьмы. Ведьма уговорила себя открыть глаза на счёт три.

Раз.

Что она увидит? Мир, в который вернулись драконы, или знакомые лица с валгским следом в глазах? Значит ли то, что она не умерла — смерть Киншаса? И считается ли её контакт с Вратами «прикосновением», раз она после него выжила?

Два.

Ласэн и Ева. Манона решила считать до пяти.

Три.

Она не успела сблизиться с рыжим фэйцем, но он — истинная пара Элайны. Ведьма не могла представить, что чувствует тот, кто потерял свою судьбу, так и не признав её. Манона не знала, жив ли Кассиан. Во время ритуала сила Оркуса каким-то образом скрыла за пеленой теней ту нить, которая связывала их души. Но во Тьме ведьма чувствовала, что он зовёт её. Открыть глаза сейчас значило и попытаться найти внутри себя эту связь. Пережить несколько мгновений, полных отчаяния, перед тем, как нащупать твердость железной цепи и идти по ней. Это в лучшем случае.

Четыре.

Открыть глаза значило и увидеть лицо Кассиана. Позволить ему заглянуть в золотые глаза, которые наблюдали, как игла тьмы пронзила грудь его матери. Чувство вины сжирало изнутри, уговаривая посчитать до десяти. А лучше до десяти тысяч. Это Манона подстегнула Ласэна сбежать, схватив Еву. Киншас обещал их отпустить. Возможно, если бы… Нет. Нельзя об этом думать, иначе мысли превратятся в злейших врагов внутри неё самой — хуже влагских демонов.

Пять.

Ведьма, резко втягивая воздух, открыла глаза. Как она и думала, те секунды, что она искала внутри себя парные узы, показались вечностью в пыточной камере. Но цепь оставалась на месте. Крепкая, почему-то раскалённая докрасна.

«Я здесь, дракончик».

Рядом с собой ведьма почувствовала движение. Она обернулась, готовясь увидеть родные светло-карие глаза, но встретилась с сонным взглядом чёрных очей.

— Ты пришла в себя… — проговорила Нала, проводя рукой по светлому ёжику на голове.

Иллирианка развалилась на стуле. Видимо, дремала. Манона огляделась: вокруг высились шкафы, набитые пожелтевшими травами и пыльными свитками; на окне висели ветхие шторы; пространство, включавшее в себя кровать и стул, где сидела Нала, ограждала ширма из грязновато-белой парусины.

— Где Кас? — спросила ведьма, удивившись, как безжизненно и сухо звучит голос. Будто кто-то рассыпал песок.

Манона поднялась на койке и рёбра заныли, впиваясь друг в друга, складываясь каким-то болезненным образом. Каждый вдох останавливался на половине, легкие будто упирались в грудную клетку.

— Манона, подожди… Тебе лучше лечь…

Но девушка уже не слушала. Она вскочила с кровати— вернее, шатаясь поднялась, схватившись за спинку. Иллирианка встала, чтобы остановить её, но Манона зарычала, демонстрируя железные клыки. Связующая нить звала её наружу. За ширму, по дощатому полу мимо других пустующих коек, к двери с деревянной ручкой. Цепь тянула её, и не существовало для ведьмы ничего важнее.

Ещё до того, как Манона толкнула дверь, та открылась сама — завибрировала и чуть не вылетела из петель. По всему лазарету прокатился жуткий рёв. Его можно было не только услышать, но и почувствовать. Он передавался телу через пол и стены. Но он не пугал, а, наоборот, торопил ведьму. Чего не скажешь о Нале — бледной, растерянной, застывшей у ширмы.