Королевы бандитов

И тут наконец Гита в каком-то отупении все-таки поняла, что ей угрожают. И хотя этот разговор возник из недоразумения, теперь она знала, что Фарах лишь разыгрывала из себя простушку, когда ей это требовалось. Она искусно манипулировала Гитой, играла на ее самолюбии, чтобы защитить саму себя, и обманом втянула ее в это дело.

Фарах ждала ответа, вскинув бровь. У Гиты сработал инстинкт самосохранения, уняв взбаламученные мысли и заставив мозг работать в нормальном режиме. Вера Фарах в то, что она имеет дело с опытной убийцей, была единственным оружием в пустом арсенале Гиты. Нельзя было рассказывать ей правду о Рамеше, потому что эта женщина не была ее союзницей.

Гите оставалось только стиснуть зубы и процедить в ответ на ее вопрос одно слово:

– Да.

Руки Фарах на ее плечах тотчас разжались, напряженное лицо расслабилось. Гита еще чувствовала боль в тех местах, куда только что давили пальцы вдовы.

– Хорошо.

Фарах опустила бровь, и желтый ободок подживающего синяка вокруг ее глаза выровнялся. Он казался сейчас бледно-желтым, скоро совсем должен был исчезнуть. Гита уже и не помнила лицо Фарах, каким оно было до прошлой недели, без синяков и ссадин.

Когда Фарах отпустила ее и вернулась к столу, Гита помахала онемевшими руки, словно стряхивала капли воды. Вентилятор тихо стрекотал, вращаясь у них над головами.

– Миленько, – сказала Фарах, пощупав незаконченную мангалсутру, лежавшую на столе, и наткнулась взглядом на фотографию Пхулан Дэви. – Я тоже кое-что слыхала о Королеве бандитов, – как бы между прочим проговорила она. – Знаешь, что ей сказал ее первый любовник? Его вроде бы звали Викрам или типа того. Он сказал: «Если ты задумала убийство, убей сразу двадцать человек, а не одного. Потому что если ты убьешь двадцать – прославишься, если убьешь одного – тебя повесят как душегубку и забудут».

У Гиты скрутило живот от затаенной ярости: эта неблагодарная тупая сука решила ее переиграть! Но ей требовалось время, чтобы обдумать свой следующий ход, а для этого Фарах должна была уйти, так что Гита молча ждала.

Фарах усмехнулась и повела плечом, будто говорила сейчас не об убийствах, а о том, что кто-то пролил стакан молока.

– Я знаю, что ты восхищаешься Королевой бандитов, Гитабен. А почему бы и нет? Женщина, которую били, насиловали, предавали и унижали, в наших краях не редкость. Но она умела за себя отомстить. И делала это каждый раз. Каждый. Никто из тех мужиков не подозревал, на что она способна. А знаешь, почему она была способна на всё? Ну, это всего лишь моя догадка, не более того, – что́ я вообще могу знать, безграмотная вдова? Я просто думаю, что она была способна на всё, потому что с ней уже всё случилось. Ее били, насиловали, предавали и унижали бесчисленное множество раз бесчисленное множество людей. Она была бесстрашна, потому что уже пережила то, что мы, все остальные, боимся пережить. И я могу ее понять, мне кажется. В меньшем масштабе, конечно, но что-то подобное мне тоже знакомо. И тебе. Но тут есть одна закавыка. Ты не Королева бандитов, Гитабен. Ты не Пхулан Дэви. Ты – Пхулан Маллах, какой она была, до того, как сбежала из мужниного дома, до того, как встретила Викрама и его банду, до того, как обрела славу. Ты – Пхулан Маллах, еще не обладающая истинной силой. Ты бумажный тигр, Гитабен. И это нормально – не всем дано стать Пхулан Дэви. Тебе тоже нужны союзники, сечешь?

Когда Фарах направилась к двери, Гита расслабила оцепеневшие мышцы плеч. Но Фарах обернулась:

– Мы ведь друзья, правда, Гитабен? А ты никогда не предашь друга, да?

Ее голос неожиданно прозвучал жалобно и умоляюще. Гиту снова на мгновение охватил страх.

– Конечно, не предам, – кивнула она.

Фарах лучезарно улыбнулась:

– Я так и думала. – И озабоченно нахмурилась: – Не забудь поесть. Ты что-то похудела за последние дни.

12

На следующей неделе Фарах заплатила свою долю процентов по займу. Был вторник, и заемщицы собрались в доме Салони. Бандита выгнали во двор, после того как Салони и Фарах выразили недовольство его присутствием. Зато Прити успела с энтузиазмом потрепать его за уши и хохотала, когда он облизывал ей лицо, покрытое шрамами от ожогов кислотой. Гита даже почувствовала укол ревности, глядя, как Бандит ластится к другой женщине. После собрания Фарах угостила остальных четырех участниц их группы приготовленными ею утром самосами[82] в качестве благодарности за долготерпение.

– Я подумала, нам всем не помешает как следует подкрепиться перед нашим завтрашним постом. – Фарах потупила взор и коснулась ноздри, в которой теперь не было кольца. – То есть, – печально поправилась она, – перед вашим постом.

Гита наблюдала за этим спектаклем с самоуничижительной иронией, гадая, как она сама вообще до этого докатилась, но близнецы не замедлили выразить вдове свое сочувствие. Несмотря на то что Фарах была мусульманкой, а завтра ожидался Карва-Чаутх – индуистский праздник, все замужние женщины в деревне вместе постились в этот день от рассвета до восхождения полной луны и молились о долголетии для своих мужей.