Королевы бандитов

Когда Прити вернулась с кухни в очередной раз с тарелкой исходящих па́ром роти, Салони вытаращилась на нее, пытаясь перехватить взгляд, и пока Прия болтала о ближайших выборах в местный совет, принялась вращать глазами, указывая то на Даршана, то на Гиту. С первого раза не сработало. Со второго тоже. Прити озадаченно склонила голову набок, а потом Гита увидела, как на ее лице отразилось внезапное озарение, и мысленно возрадовалась: «В яблочко!»

– Даршан! – возопила Прити.

– Да, джан?

– Достань-ка маринованные овощи с верхней полки.

– Но тут же есть маринованные овощи, вот они, на столе.

– Нет, мне нужен морковный маринад.

Даршан встал.

– Мэри джан должна получать все, что она пожелает. – С этими словами и с торжественным поклоном он удалился на кухню.

Зубин был поглощен едой – даже головы не поднял от тарелки, пока Прити и Салони лихорадочно вертели поднос с кувшином и мисками карри.

Даршан вернулся с пустыми руками и виноватым видом:

– Ничего морковного я там не нашел, джан.

Прити засмеялась:

– Вот я дуреха! Забыла приготовить морковный маринад! Ну, ничего, садись, ешь.

Пока все уплетали карри, Гита всухомятку жевала лепешку.

– Можно мне воспользоваться уборной? – внезапно спросила она.

– О, у нас теперь есть туалет в доме! – похвасталась Прити. – В прошлом году оборудовали!

Зубин фыркнул:

– Да уж. Правительство сказало: «Мы за чистую Индию! Дерзай, народ, все будет оплачено!» Ага, как же! Мы получили всего двенадцать тысяч рупий компенсации, а этот ваш треклятый туалет стоил в три раза дороже.

Прия сердито уставилась на него:

– Для тебя чувство собственного достоинства твоих женщин не стоит каких-то жалких тридцати шести тысяч рупий? А может, тебе и вовсе никакого дела нет до жены, дочери и матери?

– Аррэ, как это нет? Туалет в доме есть? Есть! А ты по-прежнему только и твердишь про это свое чувство собственного достоинства с утра до ночи!

– О, а что я должна делать? Устроить праздник в твою честь и с утра до ночи твердить «спасибо»? Да бо́льшую часть суммы за туалет мы оплатили из моих кредитов!

– Э-э… Я тебя провожу, Гита. – Салони встала из-за стола.

– А ты уверена, что мы всё правильно делаем? – шепнула Гита, когда они вдвоем шагали по коридору. – Ты его видела? Он же боготворит жену. «Моя Прити то, моя Прити сё…» Да в песнях о любви слово «джан» звучит реже, чем из уст Даршана!

– Гита, соберись! – отрезала Салони. – Хочешь, пощечину тебе дам?

– Что? Нет! Зачем?

– Затем, что в кино всегда так делают, если надо привести в чувство истеричку.

– Я не истеричка! Мы не можем убить идеального мужчину, который любит свою жену!

Салони вскинула брови:

– Тебе, что ли, напомнить, что этот «идеальный мужчина» плеснул в нее кислотой? И в любом случае поздняк метаться. Яд уже в пудинге… ну, то есть в карри. Ты и сама понимаешь, что дело сделано: Даршан съел не меньше половины того, что было в миске перед ним. Вот туалет, давай побыстрее. И постарайся вести себя естественно, когда вернешься, не распускай нюни, как…

– Если ты опять это скажешь…

– …как сыкливый детеныш енота, – сказала Салони. – То есть щенок.

Гита нахмурилась. Сейчас ее главным страхом было выдать свой обман. Она солгала насчет кешью в миске перед собой – его там не было. В итоге Даршан съест неядовитое карри, и когда он «чудесным образом» выживет, это будет воспринято как знак, что Рама желает оставить его на земле. А пока Гите еще надо было как-то припрятать доставшуюся ей после манипуляций Прити и Прии с подносом отравленную порцию и потом выбросить. Нечто подобное она проделывала тысячи раз, когда мать готовила тыкву, которую Гита терпеть не могла. Выбрасывать тыкву она перестала, когда поняла, что Салони всегда ходит голодная.

В туалет Гите не надо было, так что постройку из бетонных блоков с напольным унитазом она обошла стороной, но задержалась во внутреннем дворике и заглянула в открытую дверь спальни. Прежде чем вернуться за обеденный стол, ей нужно было найти салфетку или платок, чтобы завернуть и потом незаметно вынести из дома отравленное карри. В уголке для совершения пуджи висел на стене пестрый квадратный коврик с блестками, которые заискрились в электрическом свете, когда Гита включила лампу. Но его ведь придется сложить в несколько раз и засунуть под нижнюю юбку, а для этого он был слишком большой. К тому же, если снять коврик, пустой квадрат на стене будет бросаться в глаза…