Королевы бандитов

– Почему это?.. Так, минутку, я забыла ключи… – Салони сунула сумку с бутылками Гите в руки и поспешила обратно в магазин Карема. Вернулась она, поправляя узел на сари, и сразу продолжила с того места, на котором остановилась: – Почему нет? Между вами может быть что-нибудь прекрасное. Видит Рама, ты заслуживаешь немного счастья.

– Как ты себе это представляешь? Он вдовец-мусульманин с четырьмя детьми.

– А ты вдова-индуистка без детей. Права на экранизацию у нас с руками оторвут.

– В деревне такой союз невозможен, Салони. Это в больших городах люди разных религий могут заключать браки.

– А кто говорит, что тебе замуж за него надо выйти? Можно и просто развлечься. Чаккар.

– Развлечься? Да тут все друг за другом следят в три бинокля! Пернешь на одном краю деревни, а на другом уже по запаху вычислят, что ты на обед ела!

– Фу, – поморщилась Салони, – какая неизящная метафора, Гита. Сворачиваем направо. Они обычно у водокачки тусят.

Деревенская водокачка служила для мужчин тем же, чем был колодец для женщин. Время от времени местные собирались здесь, распивали бутылку-другую и подначивали друг друга, потешаясь, что приятели совсем пить не умеют. Иногда они забирались на водокачку по ступенькам – поймать свежий ветерок и насладиться видом. Но и то, и другое в здешних краях было в дефиците. В этой части деревни росло мало деревьев, так что голоса разносились далеко – Гита и Салони шли, ориентируясь на хрипловатый мужской смех.

Мужчины сидели на большом покрывале, расстеленном на земле и заставленном бутылками разной степени наполненности, между которыми была разложена закуска. Кто-то неподалеку жарил над самопальным костром пападамы. Когда он, пошатываясь, встал на ноги и повернулся, Гита узнала Саурабха, мужа Салони, который был изрядно пьян. Один хрустящий пападам он протянул Зубину, и тот, положив на лепешку нарезанный кубиками лук и побрызгав все это соком лайма, принялся с аппетитом жевать. Крошки сыпались ему на рубашку.

– О-о-о! – раскинул руки Саурабх при виде жены. – Мать Архана, приветствую тебя! – Он сложил ладони напротив своего лба и почтительно поклонился – так низко, что потерял равновесие и чуть не нырнул головой в землю.

Салони засмеялась:

– Отец Архана, попей водички!

– Пф-ф! – всплеснул руками Саурабх. – Водички?! Как там ваш званый ужин? – поинтересовался он, но его тут же отвлекло громкое шуршание – кто-то открывал очередной пакет «Халдирамс»[122].

– Скукотища, яар. – Салони зевнула и непринужденно продолжила: – Мы как раз за тобой, Зубин. Кому-то из твоих детишек приснился кошмар, и все такое.

Незнакомый Гите мужчина, развалившийся на покрывале, неуклюже приподнялся на локте:

– Ты пригласил чурел в свой дом, Зубин? Смотри, она из тебя все силы вытянет, завтра проснешься дряхлым стариком, – и презрительно захихикал.

Гита вспыхнула, но к смеху обидчика никто больше не присоединился. Салони нахмурилась:

– По дороге мы заглянули к Карембхаю и принесли вам подарочек.

– Это еще зачем? – подступил к жене Саурабх, пока остальные радостно освобождали Гиту от сумки с двумя бутылками. – Я пьянею, просто глядя в твои глаза!

– Льстец! – Салони ласково хлопнула его по щеке.

Саурабх перевел взгляд на Гиту:

– Аррэ! Вы что, помирились? Шабаш! Знаешь, Гитабен, моя жена все время вспоминает детство, только и рассказывает, что о ваших общих проделках!

– Правда?

– Ничего я такого не рассказываю, дурень ты пьяный. – Салони повернулась к Гите: – Не вспоминаю.

– Вспоминаешь, еще как! – засмеялся Саурабх. – Стоит тебе выпить пару бокалов, начинаешь жаловаться, как ты по ней скучаешь, и твердишь, что Рамеш был конченым кретином.

– Еще я твержу, что хочу быть твоей женой ближайшие тысячу жизней. Видишь, как ловко я умею врать, гадхеда[123]? Ну все, довольно. Чал[124], Гита.

Некоторое время они шагали молча. Гита видела, что Салони испытывает неловкость, и не стала заводить разговор об откровении Саурабха, который теперь занимал ее мысли больше, чем Даршан. Вместо этого она спросила:

– Почему ты такая… спокойная? Неужели тебя совсем не взволновало то, что сегодня произошло?

Салони пожала плечами.

– Честно говоря, не знаю, – ответила она. – Мне известно чувство вины, и могу сказать, что ничего подобного я сейчас не испытываю. – Она поколебалась, но продолжила: – Мне было плохо после того, как… Руни покончила с собой. Я думала так же, как ты, что это моя вина. Что я ее убила. Все слышали, сколько всего я наговорила ей накануне. Но я хотела ее встряхнуть, открыть ей глаза на то, что ее сын – конченый утырок, чтобы она перестала быть такой идиоткой. А потом я вернулась к ней одна и сказала, что одолжу ей денег, чтобы она расплатилась с дилерами. Пообещала, что, когда они от нее отстанут, мы придумаем, что делать дальше. Что мы снимем ее парня с иглы. Запрем его в доме, если понадобится. Повторила ей десять раз, что все уладится. То есть она знала, что проблема с деньгами может решиться, и если все равно убила себя, то от стыда. Потому что это я ее застыдила.