Королевы бандитов

– Когда-то дружили. Может, опять подружимся. Для меня самой это новость.

– Новости не всегда бывают плохими.

– Карем, я чувствую, что должна сказать тебе: тем вечером, у тебя, когда мы… ну…

– Да?

– Это было чудесно. – Она стрельнула в него глазами – хотела тем самым продемонстрировать самоиронию, показать, что сама над собой подшучивает, но получилось глупо и некрасиво. – Ну, пока я все не испортила.

– Ты ничего не портила.

На лице Гиты отразилось удивление, и Карем рассмеялся:

– Мы оба виноваты. Совместное, так сказать, фиаско. И кстати, то, что было до, мне тоже понравилось. Ты женщина прямолинейная, и я это уважаю.

Гита досадливо нахмурилась, но он был слишком занят собственными мыслями и тем, что собирался дальше сказать, поэтому продолжил:

– Я тоже буду прямолинейным. Я говорил, что мы друзья, Гита, и это чистая правда, но еще мы взрослые люди, и не буду скрывать, что у меня есть мотивы, выходящие за рамки дружеских, – глупо было бы это отрицать, да и жалко тратить время, которого у меня и так немного… Но это не значит, что наши отношения должны выйти за рамки дружеских. Мне в любом случае нравится с тобой общаться.

Гита сглотнула. Она вдруг поняла, что люди играют в такие игры не для развлечения, а потому, что в качестве альтернативы им ничего не оставалось бы, как раскрыть объятия и честно сказать: «Делай со мной что хочешь», – рискуя при этом нарваться на отказ.

Вода вскипела. Засыпав туда промытую чечевицу, Гита проговорила:

– Мне тоже нравится с тобой общаться. И ты прав: мы взрослые люди. Мои… мотивы, как и твои, выходят за рамки дружеских.

– Я так и думал.

Гита улыбнулась – со смирением и самоотречением, возникшими благодаря ее новому открытию.

– Что навело тебя на эту мысль? – спросила она. – То, что я чуть не откусила тебе язык, когда мы целовались?

Он рассмеялся – от души, но совсем не обидно:

– Да, это была недвусмысленная подсказка! Видишь? Прямолинейность работает.

– Так, значит, ты согласен… что все это останется между нами?

– Все это в любом случае только наше дело. Никого оно больше не касается.

– Да, верно. Очень хорошо, – кивнула Гита. – А в чем именно заключается… это наше дело?

– Я думаю, в том, что мы можем видеться друг с другом, когда захотим и когда у нас будет время. Ну и пооткусывать друг другу языки при желании тоже не возбраняется.

– А дальше? Что будет дальше?

– Э-э… решим по ходу. Как тебе такой ответ?

– Звучит неплохо. Даже хорошо.

Гита улыбнулась, и от того, что ей это удалось, одновременно возникли два чувства – облегчения и стыда, будто маятник закачался, так что голова закружилась.

– Покормлю Бандита.

Она слила воду и остудила чечевицу. Когда они с Каремом вернулись из кухонного закутка, пес немедленно забыл про своего заклятого врага – ящерицу – и набросился на угощение. А Гиту, присевшую на край кровати, тошнило при одной мысли о еде – ей казалось, что теперь она никогда уже не сможет проглотить ни кусочка.

Будущее сулило целый диапазон страхов. Еще месяц назад Гита была уверена, что впереди у нее скучная до зевоты жизнь, потом обрушилось осознание: то, что она совершила, изменит отмеренные ей одинокие дни навсегда. Но сегодня вечером она не испытывала ни тревоги, ни ужаса, ни вины – возникло странное оцепенение, онемение чувств, от которого на душе стало легко. И хотя Гита понимала, что долго это не продлится, сама по себе передышка была бесценным даром – она на такое и не надеялась. Но даже благодарность за этот дар была какой-то неявной, отвлеченной из-за онемения чувств. Надо было бы выпроводить Карема, чтобы не вовлекать его в свой кошмар, но мысли о том, что она останется наедине с воспоминаниями о событиях сегодняшнего вечера (слово «травма» казалось Гите слишком драматическим для описания пережитого, хотя подходило как нельзя более точно), хватило ей, чтобы спросить:

– Посидишь со мной? Не думаю, что сейчас я готова на большее… но не мог бы ты просто посидеть со мной немного?

Если Карем и удивился этой просьбе, то виду не подал:

– Конечно.

Он подтащил пластиковый стул поближе и сел рядом с ней. Взял ее руку, пристроил у себя на колене. Его ладонь была теплая и сухая; Гита даже услышала шорох, когда он погладил ее по руке. По телу разлилось блаженное умиротворение, от которого расслабились болезненно сведенные мышцы между лопатками. И тело на уровне каких-то инстинктов подсказало, что, если она сейчас вытянется на кровати, а он накроет ее лоб своей ладонью, она заснет легко и будет крепко спать до утра. Гита поняла это на вдохе, а на выдохе уже знала, что ничего подобного случиться не может. Поэтому она попросила:

– Расскажи мне что-нибудь о ней.

– О ком? – спросил Карем, хотя и так знал ответ. – О Сарите?

– Да. Я помню ее в школе, но она была на пару лет старше, так что мы мало общались.

Карем молчал, и Гита добавила:

– Прости. Я, наверное, не должна о ней расспрашивать.