Королевы бандитов

Он досадливо вздохнул, пока Бандит крутился у его коленок, настойчиво требуя внимания.

– Извини, в этом доме я уже забыл, как разговаривать со взрослыми. В следующий раз спрошу, не надо ли тебе пи-пи.

Бандит запрыгал, норовя лизнуть Карема в лицо. и, не рассчитав усилия, ткнулся с размаху ему в подбородок.

– Бандит! Фу! – Гита хлопнула пса по морде. Тот взвизгнул, но прыгать перестал, и в качестве извинения она почесала ему круп – уже заметила, что негоднику это нравится больше всего. – Ох. Он тебя не покалечил?

Карем засмеялся:

– Нет, конечно, он же размером с твою тыкву. Ах ты уродец, – потрепал он Бандита по загривку. – Такой уродец, что просто прелесть.

– Эй, повежливее! Этот пес, между прочим, герой, потому что подвергся жестокому обращению и выжил.

Карем с улыбкой посмотрел на нее:

– Ты тоже. Но в отличие от него ты выглядишь шикарно.

Гита рассмеялась – не смогла сдержаться. И не потому, что не поверила ему – она, разумеется, и не могла поверить, а потому, что со стороны Карема было очень смело упомянуть о ее прошлом в таком забавном ключе. Из главного злодея Рамеш вдруг превратился в какого-то второстепенного персонажа, и ей это понравилось. Гита в очередной раз восхитилась умением Карема говорить то, что ей хочется услышать, и так, чтобы не обидеть даже такого человека с оголенными нервами, как она.

Наградой ему за это стал дефицитный подарок – правда:

– Это было очень мило с твоей стороны. Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – отозвался Карем. А потом он выпрямился и коснулся ладонью ее щеки.

К Гите уже тысячу лет никто не прикасался намеренно, только случайно. Даже до того, как они с Рамешем окончательно сделались чужими друг другу, задолго до того, как он исчез, она перестала воспринимать его прикосновения как проявление близости. Сначала в них появилась какая-то небрежность. Время шло, и они превратились в злую пародию на ласку. Но ведь физический контакт – естественная человеческая потребность, и Гита, которой любые прикосновения стали нестерпимы, тем не менее жаждала их, повинуясь какой-то маниакальной тяге, сродни той, что заставляет алкоголиков захлебываться собственной рвотой, а наркоманов – курить порошок из мертвых скорпионов. Разум Гиты кричал от ужаса, пока она тянулась к ладони Карема, как цветущие гелиотропы – к солнцу.

И дело было вовсе не в том, что она вдруг обезумела от желания и у нее от проснувшейся страсти свело низ живота. Не в том, что ей пришлось столкнуться с собственной сексуальностью после пяти лет воздержания. Все было гораздо хуже. Гита, прильнув к легкой ладони ничего не подозревавшего Карема, должна была признать несколько ужасных фактов. Что она долгие годы жила с уверенностью в том, что перестала быть объектом желания для кого бы то ни было. Что, несмотря на этот первый факт, она все это время жаждала человеческих прикосновений. И что, несмотря на оба упомянутых факта, она ничего не могла изменить, живя в крохотной деревеньке, где ее имя смешано с грязью.

Поэтому она сама удивилась, когда вдруг оторвала ладонь Карема от своей щеки и поцеловала его.

Она почувствовала вкус табака, но свежего, и это было даже приятно. Он ответил открытым ртом – поцелуй был интимным, при этом безо всякого бесстыдства. В отличие от Гиты в Кареме не было робости, ни капли стеснения, словно его губы не отвыкли от поцелуев. И Гита удивилась еще и тому, как быстро она подладилась под его «стиль», копируя малейшие движения.

Карем погладил пальцем ее шею под самым ухом, прошептав:

– Какой же он дурак… Слепой идиот.

Поцелуй был великолепен, но Гита не настолько потеряла связь с действительностью, чтобы не прервать его вопросом:

– Кто?

– Рамеш.

Она отстранилась:

– Почему ты думаешь о Рамеше?

– Я не думаю. Ну, то есть сначала думал, но теперь…

Гита уже снова ощетинилась было, выставив защитные барьеры, и могла испортить все то, что даже не успело начаться. Они и раньше все время вспоминали Рамеша в отвлеченных разговорах, сейчас Карем всего лишь сделал ей еще один комплимент – так поступают нормальные люди, попыталась убедить себя она, обычные люди, не подавляющие свое либидо изо всех сил.

– Ладно, проехали. Все окей, – сказала она и продолжила поцелуй.

Гиту не заботило, что охватившее ее возбуждение – всего лишь результат опытных действий Карема, его давних успехов «по женской части», как сказала Фарах. Потому что она, Гита, пришла сюда именно за этим. Сейчас, касаясь его губ, она могла себе в этом признаться: ее привела к Карему жажда удовольствий, и ничего больше.